повторно изложила свою позицию. Тон беседы упал до новых нот.

— Послушайте, леди! — кричал он. — Имейте сердце. Вот уже два месяца, как меня сократили. Поверьте, когда вы безработный, вы не сможете вести бурную жизнь, тем более с женой и двумя детьми. У меня нет таких денег, чтобы выбрасывать их на ветер. Так что мы с вами зашли в тупик!

— Вот что не правильно в этой стране, — ответила она. — Ленивые бездельники, которые предпочитают хлебать из общественной лоханки вместо того, чтобы пойти и получить честную работу!

— Апф! — осекся он, начиная задыхаться. — Единственная вакансия, что открылась в этом городе за прошедшие четыре недели, это работа официантом в «МакДональдс». И я был там в восемь утра. А передо мной были еще девятнадцать человек. И, господи исусе, половина из них была в костюмах и при галстуках!

— Завтра я собираюсь в административный центр города и лично, вы слышите меня, лично прослежу, что бы получили то, чего заслуживаете! — пронзительно закричала она ему в ответ. — Даже если на это уйдет весь день!

На этот раз трубку бросил он, трясясь и до смерти волнуясь по поводу своего кровяного давления. Он видел, как наследующее утро она промчалась, словно краб, к такси, а затем убежала обратно. Старый драндулет отчалил без нее. Примерно через полчаса прибыла новая и более чистая машина, и увезла ее прочь. Кригер размышлял, не была ли та первая машина той, в которой последний раз ехал он, и в которой была пьяная блевня, оставшаяся от предыдущего пассажира. Впрочем, он скорее на это надеялся.

Враг отбыл. Он расхаживал вокруг своего дома, таращась вверх на голубей и мрачно прикидывая цену пирога с голубятиной где-то в тридцать долларов за фунт. Он позволил взгляду побродить по соседской собственности, по черному, как цилиндр, подъезду, по чистенькой белой отделке гаража, словно вырезанной из бумаги.

Именно с гаража начался ход его мыслей. Искушение вскипало у него в подсознании как поток лавы. Он отрекался от него, он боролся с ним, он все еще сопротивлялся ему, когда ноги его уже начали двигаться.

Где-то у него в гараже была длинная доска, и оставалось немного синей краски. За несколько минут он красиво и аккуратно вывел буквы, ему даже не пришлось прижимать их друг другу в конце надписи. Мгновением позже он стоял перед ее боковой дверью, вспоминая, как он в последний раз попадал в собственный дом, когда случайно запер в нем ключи. Он все еще сопротивлялся. Потом он подумал о Маффи.

Он отвел ногу назад и вышиб дверь внутрь.

Его первые покупатели прибыли почти перед тем, как он вытащил на подъезд ее кухонный стол, на котором торопливо было свалено в кучу содержимое ее кухонных ящиков. Он сделал следующую надпись: «Все что на столе — пять центов». И еще одну: «Уйти должно все, предлагайте. Мама уезжает во Флориду в дом отдыха». Он нашел ключ от ее гаража в ящике вместе с кухонными ножами, и оставил его открытым для публики.

Следующими были ее шкафы. Их содержимое, должно быть, уже было подготовлено к продаже, все такое чистое, аккуратно сложенное, разложенное по цветам. Вся обувь была в своих оригинальных коробках. Каждый предмет одежды был в чистом пластиковом пакете. Ему пришлось вытряхнуть их прямо на подъезд ради импровизированного универмага.

Деревянная мебель была идеально отполирована — ни вмятинки, ни царапинки. На абажурах ламп все еще были целлофановые чехлы. Мягкая мебель была накрыта белыми простынями, будто съезд Ку- клукс-клана, чтобы защитить окраску ткани от солнечного света, которому никогда не дозволялось проникать сквозь задрапированные окна. «Как новая», написал он на следующей табличке, «предложения не отклоняются».

К полудню у него была толпа, так как первые покупатели возвращались, шепнув словечко об экстраординарных сделках родственникам, друзьям и соседям. Они налетали как саранча, и отбывали как рейдеры викингов, груженые добычей. Один приехал на грузовичке-пикапе — баркасе этого дня — и забрал мойку, сушилку и холодильник за удивительную цену — двадцать долларов. Продукты Кригер отдал даром.

На ленч было питье в виде глотков из полупустого пакета молока, извлеченного как раз перед тем, как увезли холодильник, прерывавшееся пробежками ради опустошения спален, шкафа с постельным бельем, и каждого чердачного помещения. Он собрал какую-то мелочь и, даже не посчитав, ссыпал ее в старую банку из-под фруктового торта. Неходовой товар он вручал удивленным покупателям в качестве призов.

Он выволакивал каркасы кроватей и буфеты с бешеной силой, о которой и не подозревал, что на такую способен, приподнимая их, и дергая рывками. Его очки скособочились и сползли на его вспотевший нос. Коробки с бакалеей. Консервы из подвальной кладовки. Не распакованное мыло и завернутое в пластик туалетное полотенце из шкафчика в ванной. Полный комплект подписки «Нейшенл Инквайрерс» начиная с 1962 года в картонных коробках. Дюжина томов кратких сборников «Ридерз Дайджест». Матадор, изображенный на черном бархате, и сложенные в мольбе руки, нарисованные на выдранной из стены гостиной штукатурке.

Все.

К четырем часам, когда дневной свет стал склоняться сквозь клены, затенявших их улицу, сияя на маленьких вращающихся вертолетиках опадавших с них семян, все было кончено. Он стоял, чуть задыхаясь, посреди ее черного подъезда, дрожа от усталости, восторга и ужаса.

— Давайте, позвольте вам помочь, — сказал он последнему владельцу пикапчика. Такси только что свернуло на улицу, и замедлялось по мере приближения. — И эту коробку тоже. Нет, в самом деле! Я не могу тащить этот хлам во Флориду, это просто не экономично. Спасибо! Пока! — Он помахал ему на прощанье.

Кригер встал на колени посреди подъезда, поставил жестянку из-под фруктового торта между колен, и впервые стал считать дневную выручку. Такси остановилось, его тормоза скрипнули, словно приглушенные волынки. Дверца распахнулась. Выползла миссис Арбор. Ее шляпа согнулась, глаза были дикими.

— Я так странно себя чувствую! — простонала она. В самом деле, выглядела она странно — была почти прозрачной. Не только ее платье в цветочек, но казалось, что ее ноги сами просвечивают сквозь густую сеть ее колгот.

Ее взгляд опустился на Кригера.

— Ты! — закричала она с ненавистью — Ты! Что ты здесь делаешь? Что ты сделал с моими вещами?

Она, шатаясь, прошла к себе в дом, будто отраженный в стекле образ, мимо дверной задвижки, болтающейся выдранным зубом от грубого вторжения Кригера.

— Мои вещи! — эхом отражался ее скорбный вопль по первому этажу, по второму, по цокольному. — Мои вещи! Мои вещи!

Она появилась из боковой двери. Кригер улыбнулся, глядя на нее, на ее прозрачность. Обшивка ее дома просвечивала сквозь нее горизонтальными линиями, словно она была портретом на разлинованной бумаге. Ее последний вскрик упал вместе с ее телом:

— Мои вещи…

И только маленькая маслянистая клякса осталось от нее на изношенной теперь поверхности подъезда.

Кригер закончил подсчет.

— Двести девяносто девять девяносто пять, три сотни ровно, и пять центов сверху. — Он с грохотом вывалил три сотни долларов банкнотами и мелочью в банку из-под фруктового торта, вынул из нее самый грязный пятицентовик, какой только смог найти, и поставил ее в центр скользкого пятна. — Вот то, что я вам должен, миссис Арбор.

Он поднялся на ноги, мышцы протестующе заныли. Перед ним на подъезде с неожиданным шлепком появилось багровая клякса голубиного помета. Сейчас был сезон тутовых ягод.

Он погремел банкой, глядя на парящие над ним силуэты.

— Хватит мне с вами нянчиться, вы слышите? — взывал он к небесам — Просто вызову голубиное