профессиональных уловок, которые он мог бы использовать: запустить колонку «Нам пишут», заполнив её мнениями, идеями и жалобами Читающей публики или взять страничку из собственного дневника и растянуть до тысячи слов.
Другим важным делом, которое ему предстояло на этой неделе, было выступление в Литературном клубе.
Он сдал дежурному редактору написанную наспех колонку, взял оставленный Кеннетом конверт со снимками Эддингтона Смита и получил фотографии из собрания публичной библиотеки. Там оказалось несколько снимков старого книгопродавца, его старого дома и верного старого кота, честно смахивавшего в лавке пыль. У библиокота Уинстона было несколько предшественников, все на одно лицо, вернее сказать, на одну морду: серые, лохматые и с пышными хвостами.
Из редакции Квиллер пошёл к себе в амбар – сочинять речь для Литературного клуба. Выступая перед слушателями, он никогда не читал готовый текст. Предпочитал набросать план – и импровизировать.
Теперь он расположился в удобном кресле с блокнотом и ручкой в руках. Сначала нужно было оживить в памяти всё, что он знал об Эддингтоне Смите. Они дружили с того момента, когда Квиллер, поселившись в Пикаксе, увлёкся старыми книгами. Каждый раз, отправляясь в город, он огибал здание почты и посещал странную лавку – что-бы полистать там книги, купить одну-две и подбросить коробочку сардин для Уинстона. Мало-помалу Эддингтон стал относиться к нему как к «лучшему другу», доверяя настолько, что открыл ему историю своей семьи. Можно ли было верить этим рассказам? Он происходил из первых поселенцев, неутомимых трудяг и балагуров. То, что они рассказывали, могло быть правдой, но могло оказаться и выдумкой или занозистой шуткой, основанной на фактах или преувеличениях.
Квиллеру нужно было решить, что из известного ему он представит во вторник своей аудитории. Заметки, сделанные им в блокноте, выглядели так:
И всё время, пока Квиллер напрягал память, он чувствовал присутствие Коко. Кот сидел рядом, свернувшись в тугой комок, и не спускал с него внимательных глаз, словно помогая ему вспоминать. Квиллер был не первым, кто верил, что кот может помочь ему найти верное слово, поймать ускользающую мысль или извлечь из тайников памяти забытую подробность.
Что касается фотографий Эддингтона Смита, то Буши сделает из них слайды, только выбирать было почти не из чего. Все снимки подходили под два названия: «Эдд перед лавкой с котом» и «Эдд перед лавкой без кота». Всегда в одной и той же деревянной позе и с торжественным выражением на лице – с годами книгопродавец просто старел, и старела его одежда.
Внезапное «хлоп» прервало его размышления: с книжной полки свалились «Старинные побасенки», а в освободившееся пространство протиснулся Коко и смотрел вниз. При падении книга раскрылась на странице c рассказом, озаглавленным «Сестрица Мае, которая поступала как нельзя лучше».
Это означало, что Квиллер должен почитать вслух историю о сестрице Мае. По правде говоря, он не был в восторге от «народного» стиля и сказочных сюжетцев Джорджа Эйда, как их характеризовали в 1899 году, да и Коко задремал прежде, чем чтение кончилось.
Книжка была премиленькой, размером с современный покет – небольшую книжицу в мягкой обложке, но она была не в бумажном, а твёрдом переплёте из материала, напоминавшего первоклассный гобелен. Любопытно, сколько она стоила в дни, когда воскресный выпуск «Нью-Йорк таймс» покупали за пять центов? Но Коко, Квиллер был уверен, она нравилась просто потому, что была такой маленькой. Квиллер поставил её обратно на полку и принялся готовить ужин для своих питомцев.
Покончив с трапезой, он взял конверт с фотографиями Эддингтона Смита и отправился в дом на Приятной улице. Дженис получила его в наследство от своей хозяйки, покойной Тельмы Теккерей, вместе с амазонскими попугаями.
– Проходите в оранжерею, – пригласила Дженис,– а я захвачу поднос. Надеюсь, вы не ели сладкого. Я приготовила тартинки с абрикосом.
– Я не умею лгать, – сказал Квиллер. – Сладкое я ел, но с удовольствием закрою глаза на сей факт и настроюсь на ваши тартинки.
– Тельма всегда говорила, что вам не чуждо благородство, Квилл.
Оранжерея занимала помещение, которое в прежние времена служило второй гостиной. Мелкая проволочная сетка разгораживала комнату пополам.
В одной половине находились птицы со своими насестами, игрушками и клетками; в другой стояла неуклюжая плетёная мебель.
– Чем это Буши так занят нынче вечером? – спросил Квиллер.
– Шотландский приём в Концертном зале.
– Хорошо провели сегодняшний день?
– Фантастически! В жизни не видела таких домов!
– Да и никто не видел!
– Вся эта резьба – повсюду! Огромная лестница… камины… мебель… позолоченные рамы! За обеденным столом сидят десять человек, и он покрыт белой скатертью и уставлен сказочным по красоте фарфором, хрусталём и серебром. А в середине – две чаши с цветами и три высоких серебряных канделябра. И повсюду охапки белых цветов, как попросил Буши. Неважно, сколько дому лет, сказал он, с только что срезанными цветами он будет выглядеть новым и свежим.
– А мисс Хиббард? Вы с ней встретились? – спросил Квиллер.
– Она подошла где-то после полудня. Утром она работала в ЦЭС. Я сказала, что сделала все необходимые мне записи, и предложила тут же сесть и поговорить. И вы не поверите, Квилл! Мы разговорились и щебетали, как две девчонки! А ведь ей по крайней мере шестьдесят! Но мы обе хихикали и открывали друг другу душу. Ей хотелось знать всё о Буши; она сказала: лысеющие мужчины ужасно сексуальны. Я сказала, что мы – молодожёны, и у нас есть катер с каютой, и мы с удовольствием покатаем её в любой уикенд. И предложила ей назвать число. Тут она вся затрепыхалась и выдала, что она тоже новобрачная.
При всей своей выдержке Квиллер чуть не захлебнулся кофе.
– Моя реакция была такой же, Квилл, и мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы сохранить спокойствие. Мне не хотелось любопытствовать в открытую, и я стала ходить вокруг да около. Ей ужасно хотелось излить мне душу, но она сказала только, что брачное объявление появится не раньше пятницы – в свадебной колонке.
В голове у Квиллера мелькнула шальная мысль: что если по иронии судьбы новым избранником Вайолет окажется тот самый художник из её прошлой итальянской жизни? Нет, вряд ли; похоже, что это Джад Амхёрст, добродушный инженер на пенсии с благородной сединой. Вайолет, хозяйке большого пансиона, неплохо иметь в семье инженера. К сожалению, соображал Квиллер, на дружеских ужинах с болтовней о Вордсворте и Чехове в «Старой мельнице» ему придётся поставить крест.
– Я знаю, вы не проговоритесь, Квилл, да? Так вот: Вайолет меняет своё завещание, пока новость о её замужестве не стала достоянием публики. Утром она была у юриста, а вовсе не в ЦЭС.
– Что ж, если вам в жизни не хватает острых ощущений, нужно закрутить роман, – заметил Квиллер. – Это не машина Буши въехала во двор?
И они поспешили встретить Буши; фотограф выгружал своё снаряжение.
– Что, набрался виски и хаггиса
– Я к этому добру не прикасаюсь. Кофе есть?
Они уселись за кухонный стол, разложив фотографии Эддингтона, и первым делом отсеяли дубли. Куда важнее, решили они, иметь с десяток хороших слайдов, которые, при проекции на экран, создадут нужное настроение.
– Я зашёл в книжный магазин, – сказал Буши, -и поглядел на зал, где будет проходить заседание литклуба. Стена, что за спиной у лектора, большая и пустая. По-моему, чем проецировать слайды на
