одним человеком над другим! Портрет совершенного зверя, скрывающегося под лощеным фасадом так называемой цивилизации.

Я посмотрел на книги, рядами выстроившиеся вдоль стен.

— Художник? — усмехнулся я.

Он слегка покраснел.

— Я держу свою личную коллекцию подальше от любопытных глаз обывателей, которые ничего не понимают! Художник имеет право делать со своей работой все, что пожелает.

— А что вы с ними делаете? — лениво протянул я. — Оклеиваете стены собственного личного туалета?

— У вас просто талант оскорблять людей! — взорвался он.

— Интересно, есть ли у вас талант к живописи, — сказал я. — Или это просто порнографическое выражение собственных «бзиков»? Может быть, именно поэтому вы вынуждены их прятать?

— Я предоставлю вам то, что сам считаю редкой привилегией, — задыхаясь, произнес он. — Я покажу вам свои картины. А потом, возможно, я приму ваши извинения!

Я спустился вслед за Кронином вниз по крутой деревянной лестнице и подождал, пока он отпирал дверь. Потом он включил свет в подвале, отодвинулся в сторону и с низким поклоном пригласил меня внутрь.

— Прошу пожаловать в личный мир Питера Кронина, — тихо сказал он.

Подвал по отношению к другим комнатам в доме представлял собой огромное прямоугольное помещение, тянувшееся, казалось, в бесконечность. В центре стоял деревянный стол, а рядом — глубокое кожаное кресло. За креслом находился мольберт с приколотым чистым холстом. Это составляло всю обстановку подвала. Две длинные стены были увешаны картинами, которые освещались неоновыми лампами. Лампы были аккуратно затенены таким образом, чтобы своим ярким светом не отвлекать внимание от картин. Кронин подошел к креслу, уселся и снова покачал в ладонях свой стаканчик.

— Не торопитесь, — сказал он. — Я не стану вам мешать. В некоторых вещах, особенно когда дело касается моего искусства, я очень терпеливый человек.

Я медленно начал двигаться вдоль одной стены и обнаружил, что созерцаю то, что показалось мне нескончаемой садомазохистской оргией. Все картины содержали одновременно насилие и эротику, и везде было изображено одно и то же — обнаженные мужчины или женщины в момент смерти. Художник зафиксировал выражение агонии в их глазах, искаженные черты лиц, извивающиеся в конвульсиях тела. Вновь и вновь безжалостно повторялась одна и та же тема — внезапная насильственная смерть. На полотнах постоянно изображались орудие убийства и жертва, но убийца — никогда. Мои глаза устали от бесконечного созерцания пулевых ранений, опускающихся топоров и ножей, глубоко вонзающихся в дрожащую плоть. И на всех полотнах красочно изображалась сочащаяся, льющаяся, фонтанирующая кровь! Когда я дошел до конца стены и осмотрел последнюю картину, я чувствовал себя выжатым как лимон.

Картины, висевшие на противоположной стене, имели другую тематику. Первым шло гигантское полотно, изображавшее участников шабаша в масках: Козла, Кабана, Шакала, Волка, Крысу и Змею. В отличие от реальных действующих лиц, которых я наблюдал прошлой ночью, нарисованные фигуры были обнажены. Из трех женских фигур у Змеи и Кабана были пышные тела с полными грудями, а у Волка была стройная мальчишеская фигура с маленькими, широко расставленными грудями. Трое мужчин на холсте были щедро одарены матушкой-природой, и я заметил, что Кронин весьма вольно в художественном отношении изобразил некоторые части тела.

Далее следовала серия этюдов с одним действующим лицом. Кабан, перерезающий горло цыпленку — месиво из крови и перьев. Змея, выпятившая зад и раздвинувшая руками ягодицы. На другой картине она же проделывает похожие действия над своим влагалищем. Затем Козел, скорчившись, сидит над зажженной свечой, которая обжигает ему мошонку. На следующей картине было изображено женское тело, распростертое на спине поперек алтаря. С верхнего края холста на ее обнаженный живот стекала кровь и образовывала маленькую блестящую лужицу в ямке вокруг пупка прежде, чем стечь вниз к треугольному холмику волос.

Завершалась эта серия триптихом. В первой части была нарисована юная девушка в джинсах и тенниске. Это была хорошенькая шатенка с длинными волосами и нежным застенчивым взглядом. Во второй части она, обнаженная, бежала по песчаным дюнам, и нарисована она была со спины. И, наконец, третья, заключительная часть представляла собой поясной портрет, где внимание зрителя приковывалось к ее застывшим безжизненным глазам и к кровавой резаной ране в горле.

— Как вам нравится моя коллекция, Рик? — спросил Кронин тоном светской беседы. Я сделал паузу, чтобы закурить.

— Она, э-э.., необычна.

— Она вас расстроила, вам стало дурно, я прав? Так мало людей, у которых есть характер, чтобы смело встретить реальность.

— Например, смерть?

— Для меня, как для художника, — назидательным тоном заметил он, — существует только одна вещь, которая имеет значение, и это — катастрофический момент смерти!

— У вас большой талант в ее изображении, — признал я. — Например, этот этюд — крупным планом лицо девушки в триптихе. Оно ночами будет преследовать меня! Полагаю, вашей натурщицей была Ширли Рилман?

— Заключительная часть триптиха, о которой вы только что упомянули, была нарисована исключительно благодаря силе воображения, а не по памяти, конечно, — торопливо сказал он. — Когда я прочел о том, в каком состоянии было найдено ее тело, выброшенное волнами на пляж, на меня это произвело неизгладимое впечатление. Последующие две недели я только тем и занимался, что рисовал.

— Пит, кто ее убил?

— Я не знаю. — Он пожал плечами. — Это не важно.

— Возможно, кто-то ее изнасиловал, а убил другой? — предположил я.

— Вашим первым очевидным кандидатом должен быть Керк. — Он сделал маленький глоток из своего стаканчика. — Но, конечно, убить могла бы и одна из женщин.

— Которую из них вы бы предпочли?

Он поднялся с кресла, медленно прошел мимо меня и, по-прежнему держа в руке стаканчик, остановился перед большим полотном, изображавшим замаскированных участников шабаша.

— Змея, Кабан или Волк? — Он тихо хихикнул. — Вы требуете от меня нечто вроде суда Париса[5] наоборот, Рик! — Склонив голову набок, он внимательно изучал картину. — Кабан не тянет на роль убийцы, как вы считаете? Так что остается либо Змея, либо Волк. Точнее сказать не могу.

— Если судить по тому, как нарисованы их тела, — заметил я, — в роли Волка должна быть Бренда Малвени. А Змея — это или Аманда, или Мери.

— Зависит от того, кто какую маску носил в тот момент, — весело сказал он.

— Они менялись масками во время шабашей?

— От шабаша к шабашу, — поправил он меня. — Зависело от их прихоти или от приказа Козла.

— Козел всегда был козлом в смысле пола?

— Не всегда.

— Вы мне здорово помогаете, Пит!

Он улыбнулся так, будто я отпустил ему комплимент.

— Право же, вам не нужна никакая помощь, Рик. Вы же эксперт-профессионал.

— Мне нужна любая помощь, какая возможна, — парировал я. — Зачем кому-то убивать Эда Конциуса?