– Вы хотите сказать, что сеньор Аррио – тот человек, который мстил?

– Именно. Сеньор Аррио очень богат; сеньор Дальбан был тоже весьма состоятельным бизнесменом. Естественно, что они были конкурентами.

– Я не верю, – твердо заявила девушка. – Сеньор Аррио не может быть плохим человеком. Все, кто работает у него, хорошо о нем отзываются. Он открыл много прекрасных магазинов не только в Сьюдад- де-Вадосе, но и по всей стране.

– А как им еще о нем отзываться? – пробормотал я.

– А еще, – сказала она тоном, не допускающим возражений, – если сеньор Дальбан больше беспокоился о деньгах, чем о спасении своей души, и убил себя из-за денег, значит, он был порочным человеком. Причина всех несчастий – любовь к деньгам.

– Но тогда кто из них любил деньги больше – сеньор Дальбан или сеньор Аррио, который забрал все деньги Дальбана, хотя сам и так богат?

Мой вопрос сбил ее. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, не зная, что ответить.

Тогда я решил действовать с другой стороны.

– Вы помните, что на днях убили сеньора Брауна?

– Да, сеньор, я читала в газетах.

– Что вы знаете об этом? И что Браун такого сделал?

Она опустила глаза.

– Но, сеньор, все знали, кто такая Эстрелита Халискос, и то, что он сделал…

Я уже собирался помочь девушке выйти из затруднительного положения, в которое сам ее поставил, как вдруг с запозданием понял, что она имела в виду. Я чуть было не опрокинул бокал, буквально подскочив в кресле.

– Вы сказали, все знали, кто она такая?

– Ну да, конечно! Разве не так?

– Вы сказали, что все знали, – настаивал я, – а не все знают? Вам было известно, что за девица была Эстрелита Халискос, до того, как все произошло? Или вам это пришло в голову после того, как по телевидению выступил епископ?

– Нет же, сеньор! Да нам, в нашем квартале, и не надо ничего говорить. Мы уже несколько лет знаем, чем она занималась. Она стала встречаться с молодыми людьми с четырнадцати лет; она любила выпить, даже пила водку и ром. Говорили, что она… что она даже торговала своей честью.

Последние слова девушка произнесла с явным вызовом, как бы отбрасывая всякие сомнения на сей счет.

– Короче говоря, – продолжил я, – все знали, что Эстрелита Халискос – настоящая потаскуха?

– Сеньор! – проговорила она осуждающе и залилась румянцем.

Я повернулся и позвал бармена.

– Если бы вы были столь невинны, как хотите казаться, – проговорил я, – вы не знали бы, что значит это слово. Я обязан вам за весьма ценную информацию и хотел бы вас угостить. Что вы будете пить?

Она нервно хихикнула.

– Сначала лучше я вам спою, – ответила она. – Мануэль, бармен, – друг моего отца; он всегда присматривает за мной, когда я прихожу сюда. Я спою, и когда вы станете меня угощать, скажите, что вы довольны моим пением, хорошо?

Я улыбнулся.

– Полагаю, что с молодыми людьми вы тоже встречаетесь? – заметил я.

– Сеньор!

– Хорошо, ведь я не собирался приглашать вас. Лучше спойте. Как насчет «Кукарачи»?

– Это плохая песня, сеньор. Она о марихуане. Разрешите я спою вам что-нибудь свое.

Это была обычная мелодия, которую можно услышать по радио в любое время суток в любой части Латинской Америки. Я наблюдал за ней, пока она пела. На самом деле она лишь отчасти походила на ту скромную фиалку, за которую выдавала себя. Очевидно, Мануэль не так уж хорошо за ней присматривал.

Итак, кое-что я прояснил из разговора. Эстрелита Халискос была проституткой, торговавшей собой с четырнадцати лет. И именно по ее вине завтра будут хоронить Толстяка Брауна. Если бы он появился на суде и представил показания свидетелей, обвинения прокурора рассыпались бы, как карточный домик.

Но тогда почему он сам не рискнул предстать перед судом? В тот вечер, когда я встретил его, он сказал, что Эстрелита Халискос – шлюха. Он знал все юридические тонкости и мог обвинить ее в шантаже, сняв тем самым выдвинутое против него обвинение в убийстве.

Существовало лишь одно объяснение – Браун был убежден, что претензии Эстрелиты выдуманы не самой юной хищницей и ему никогда не дадут добиться своего оправдания.

Кто же тогда так настойчиво боролся против него? Его соперник адвокат Люкас?

Нет. Люкасу такой исход был невыгоден.

Или – выгоден?

Чтобы ответить на этот вопрос, мне предстояло разузнать о Люкасе побольше. Лучше всего помочь мне в этом мог его другой соперник, который одновременно являлся другом Толстяка Брауна, – Мигель Домингес.

Интересно, удастся ли мне разыскать его сейчас? Я поднялся, и девушка сразу же перестала петь, обиженно взглянув на меня.

– Ах да! – сказал я, вспомнив. – Мануэль!

Бармен, улыбаясь, подошел ко мне.

– Принесите молодой даме то, что она обычно пьет, и впишите это в мой счет. Я еще вернусь.

– То, что обычно, сеньор? – повторил он, выразительно посмотрев на меня.

– Ну да, то, что она любит. Двойную текилу или что-нибудь в таком роде.

Я усмехнулся, взглянув на разгневанную девушку.

– Извините, сеньорита, но на мой взгляд, вы поете ужасно. Тем не менее вам не повредит пара бокалов за мой счет. Со временем вам не будет цены.

До сих пор не пойму, почему она не плюнула мне в лицо.

Должно быть, я поднял Домингеса из-за стола или оторвал от каких-то важных дел, поскольку он с раздражением ответил на мой телефонный звонок. Узнав о причине звонка, он немного успокоился.

– Благодарю вас за сообщение, сеньор Хаклют, – сказал он. – Но должен вас огорчить: дело Брауна в суде не разбиралось, а потому сведения об этой Халискос представляют чисто дилетантский интерес. Правда, было бы справедливо реабилитировать его в глазах вдовы.

– На мой взгляд, следовало бы положить конец всем пересудам, сеньор, – ответил я. – Толстяк Браун был хорошим человеком, лучше многих из тех, кого я встретил здесь, в Вадосе. Однако все, начиная с епископа, склоняют его имя. Теперь, когда вам удалось отразить нападки судьи Ромеро, ваше положение в среде адвокатов не хуже, чем у Люкаса…

– Я бы этого не сказал, – сухо перебил он.

– Но многие так считают. Послушайте, Толстяк был убежден, что Эстрелита Халискос – самая обычная девка, и ей самой никогда в голову бы не пришло шантажировать Брауна. Ее научили. И если за ее спиной кто-то был, то его-то и следует вывести на чистую воду…

– Сеньор, мне представляется, что вы слишком большое внимание уделяете словам какой-то девушки. – В голосе Домингеса слышалось явное сожаление. – С нашей стороны было бы ошибочно, так же как и со стороны тех, кто обвиняет сеньора Брауна, пытаться использовать первую попавшуюся версию. Нам просто многое не известно. Я могу лишь обещать, что мы, старые друзья Брауна, сделаем все, что в наших силах, для него и особенно для его вдовы.