предложения. Одно — надежно спрятать пушку на территории Будетляндии. Другое — немедленно привести ее в абсолютно негодное состояние. За первое предложение горячо ратовал Смыков, за второе — Лева Цыпф.
— Вы, братцы мои, поговорку о запасе, благодаря которому задница урона не понесет, все, конечно, знаете, — Смыков понизил голос, дабы слова его не достигли ушей музицировавшей невдалеке Лилечки. — Поговорку эту, между прочим, поэт Пушкин придумал. Когда по Кавказу на бричке путешествовал…
— При чем здесь Кавказ? — нахмурился Зяблик.
— Сейчас узнаете… Не доезжая горы Арарат, у этой брички сломалось колесо. А запасного, как на грех, не имелось. Вот Пушкин и посылает своего кучера на поиски колеса. Денег с собой дал. Приходит кучер в кузницу и, как может, излагает местным мастерам просьбу. Дескать, вы мне колесо, а я вам деньги. Те его выслушали и в том смысле отвечают, что денег им не надо. Если хочешь, рассчитывайся задницей. Пришлось бедному кучеру снимать штаны. А что делать? Зато после этого случая, увековеченного Пушкиным, он не то что колесо, а даже запасную оглоблю с собой брал… Это я к тому говорю, что орудие должно нас здесь дожидаться. В запасе. На консервации. Не исключено, что придется вернуться. Плешаков, может, и дурак был, когда Киркопию присоединял, зато тот дважды дурак, кто Будетляндию присоединить не пытается.
— Чтоб я так жил, — сказал Зяблик. — Этот фраер иногда может красиво выражаться.
— Слушайте, а что такого необыкновенного было в заднице того кучера? — поинтересовалась Верка.
— Про то надо у Пушкина спросить, — важно ответил довольный собой Смыков.
— Какой имеш-мимеш долгий получается… — страдальчески сморщился Толгай.
— Ашау пора… Кушать…
— Нет уж! — запыхтел Цыпф. — Имеш-мимеш еще долгим будет. Нельзя здесь кирквудовскую пушку прятать! Аггелы уже охотятся за ней! Я уверен! Многие из тех, кто все видел, живы остались! Не исключено, они и сейчас продолжают следить за нами. Убедившись, что мы оставили пушку в Будетляндии, аггелы начнут ее поиски. И пока не найдут, не успокоятся. Даже если мы зароем ее на три метра под землю.
— Найдут они ее, а что дальше? — пожал плечами Зяблик. — Пусть подавятся. В кого здесь стрелять? В этих деток-кошмариков? Так им, наверное, кирквудовская энергия, что мне — чифирь.
— Вы не понимаете! — Цыпф горячился все сильнее и сильнее. — Стрелять можно куда угодно! Вверх! Вниз! В сторону! Мы же не знаем дальности действия этого оружия! А вдруг оно способно перебросить сгусток кирквудовской энергии на бесконечно большое расстояние? Во что может превратить эффект антивероятности то, что находится там? — он ткнул пальцем в небесный свод. — Или там, в земных недрах? Ведь результат выстрела каждый раз иной! Страшный, но по-разному! Совершенно непредсказуемый! Можно пробудить такие силы… такие…
— Так ведь потомки наши тех сил не боялись, когда хреновину эту изобретали, — перебил его Зяблик.
— Это было оружие сдерживания, как вы не понимаете! — почти застонал Цыпф.
— Вроде как в нашем мире атомная бомба. Все тогда знали, что мощности накопленного боезапаса достаточно для уничтожения планеты и не осмеливались развязать глобальный конфликт. Так и здесь…
— Спор наш, братцы вы мои, не по существу, — по всему было видно, что Смыков имеет на руках такой козырь, который перешибет все другие карты. — Слушайте сюда. Мы упустили одну существенную деталь. Пушкой-то этой знаменитой умеет пользоваться один только товарищ Цыпф. Монополист, так сказать, в чистом виде. И кто бы пушку здесь ни нашел, воспользоваться ею он не сможет… И зря вы, Лева, простите, забыл ваше отчество, кипятитесь. Большие возможности перед вами открываются. Я бы даже сказал: безграничные! Если из пушки действительно можно до Кастилии или, скажем, до Лимпопо достать, то вы всем миром править будете.
— А ведь ве-е-рно! — Верка глянула на Цыпфа, приложив ладонь полочкой ко лбу. — Левушка, когда большим человеком станешь, не забывай, зайчик, обо мне. Банки тебе буду ставить и пятки чесать. Опыт имею.
— Нет, братва, что-то здесь не то, — покачал головой Зяблик. — Недоговаривает Лева всей правды… Он мужик ушлый и любую возможную заморочку заранее должен был предусмотреть. Знаю я его. Выходит, упустили мы какую-то каверзу из виду. Так, Лева?
— Господи, неужели это так трудно понять, — Левкин запал прошел, и сейчас он выглядел усталым и печальным. — Допустим, я имею власть над кирквудовской пушкой… Но ведь и надо мной самим кто-то может взять власть.
— В смысле? — насторожился Зяблик.
— Без смысла. Человека заковывают в кандалы, раздевают и начинают жечь железом. Или подвешивают за ребро на мясницком крюке. Или сажают в бочку с крысами. Или все это на его глазах делают с другим человеком, очень дорогим для него… А я не Джордано Бруно и даже не Зоя Космодемьянская. Я боюсь смерти, я боюсь боли… Я многого боюсь… Теперь вы хоть что-то поняли?
— Поняли, — кивнул Зяблик с кривой улыбкой. — Вот, оказывается, в чем затырка… Короче, если аггелы тебя захомутают…
— Не только аггелы! — Цыпф болезненно скривился. — А вдруг тебе самому захочется стать властелином мира? Или Смыкову? Ведь из меня даже не нужно делать придворного стрелка. Под пыткой я выдам секрет кирквудовской пушки кому угодно… Кстати, стрельба из нее не представляет никаких сложностей.
— Подождите, — насупился Смыков. — Вы, следовательно, предлагаете погубить великое дело по причине личной своей моральной слабости?
— Да не великое дело! А великую беду!
— Лева, не базарь, — погрозил ему кулаком Зяблик. — Зачем такой шорох! Любое дело может бедой обернуться, а беда, в натуре, клевым интересом… Диалектика, едрена вошь… Если сюда побольше аггелов заманить да пришить их всех разом, чистая польза для твоих будущих шкетов обломается.
— А как заманить? — сразу же заинтересовался Смыков.
— Там видно будет, — отмахнулся Зяблик. — Да хотя бы этой самой пушкой. Пустим парашу, что их здесь без счета. Пусть ищут. А потом все гнездо спалим. Вместе с гадами, в нем обитающими. Сразу легче дышать станет.
— Что с вами говорить, — безнадежно вздохнул Цыпф. — Как об стенку горох…
— Тогда голосуем, — Зяблик вскинул вверх расслабленную кисть правой руки.
— Я за то, чтобы оставить Горыныча в целости и сохранности.
— Присоединяюсь. — Смыков голосовал, словно пионерский салют отдавал.
Толгай, продолжавший бормотать что-то, касавшееся еды и сна, и даже не пытавшийся вникнуть в суть проблемы, естественно, поддержал своего кумира Зяблика.
Затем все уставились на Верку, голос которой мог оказаться решающим (в том, что Лилечка примет сторону Цыпфа, сомневаться не приходилось).
— Ну что меня глазами едите? — Верка независимо передернула плечами. — Нравлюсь, что ли?
— Ты не выпендривайся, шалава, — сказал Зяблик, недобро прищурившись. — Тут тебе не танцульки и не бабьи посиделки. Тут, может, судьба человечества решается. Поэтому пораскинь мозгами. А потом отвечай. Толком и по совести.
— Ну уж если толком и по совести, то фиг вам, зайчики! — Верка продемонстрировала рукотворное подтверждение своего заявления. — Гнездо вы вражье уничтожить задумали? Когда я еще под стол пешком ходила, на нашей улице случай такой был. Одному дураку, которого крысы замучили, другой дурак посоветовал, как от них избавиться. Верный, говорит, способ. Веками проверенный. Подпали одну и пусти в подполье. При виде ее мук все другие немедленно из дома сойдут. Так наш сосед и сделал. Изловил крысу, облил керосинчиком и поджег. А она, сволочь, не в подполье бросилась, а в сарай, где корова стояла да три пары свиней. Ну, естественно, и сена с полтонны было на зиму заготовлено. Сами догадываетесь, чем все кончилось. Хорошо хоть, убытки сараем и скотиной ограничились. Дом пожарники кое-как отстояли.
