— А никто! Но скоро все такие будут, даже хуже. Вам, красавицы, я это персонально обещаю…
Город был для Песика, как покинутый сторожами сад, а каждая женщина в нем
— как яблочко. Только руку протяни, и сорвешь.
Он оказался в положении гурмана, глаза которого разбегаются от множества разнообразных лакомств. Он не торопился, он выбирал, искренне полагая, что заслужил это право долгими и постылыми годами отсидки.
Женщин старше тридцати он отвергал напрочь, не та свежесть. Мелюзгу тоже игнорировал: «Когда-нибудь попробую, но не сегодня». Подруга нужна была ему всего-то на несколько минут, но зато идеальная, чтоб и месяц спустя от воспоминаний сдавливало нутро.
Чтоб не пугать окружающих, он умылся возле какой-то лужи (ох, в дефиците была здесь водичка) и руками пригладил мокрый ежик волос.
Долгожданная незнакомка, как ни странно, обратилась к нему первой. В этот самый момент она вылезала из разбитой витрины универмага.
— Эй, прапор, — вид человека в форме ничуть не испугал ее, — ну-ка помоги…
Песик, которому хватило одного взгляда, чтобы сразу понять: «Да, это именно то, что надо!» — услужливо подскочил к витрине.
— Принимай мешок, — сказала красавица строго. — Сейчас еще один будет.
Раньше в этих мешках, судя по всему, хранился сахар, а то, что наполняло их сейчас, можно было назвать одним словом — «ассорти». Пользуясь отсутствием милиции, в универмаге подметали самое последнее.
— Пошли, — сказала затем юная мародерша таким тоном, словно Песик состоял при ее особе штатным носильщиком.
— Пошли так пошли, — согласился он, взваливая на плечо мешок, в котором что-то зазвенело, забрякало и забулькало. — А далеко?
— Там видно будет, — отрезала барышня. Дать более развернутый ответ ей, видимо, мешал довольно увесистый груз.
«Бедняжка, — ухмыльнулся про себя Песик. — Из последних сил тужится, а того не знает, что это добро ей никогда не пригодится. Если что и заберет с собой в могилу, так только мешок, который я ей потом на голову накину».
Теперь, когда жертва была намечена, тянуть дальше не имело смысла. Однако на улицах, по которым они двигались, было довольно людно, и Песик решил потерпеть до конца маршрута. Ведь будет же там какая-нибудь конура — склад, подвал или гараж.
Конура оказалась просторной квартирой, расположенной на первом — слава те, Господи! — этаже вполне приличного, хотя и сильно воняющего засоренной канализацией дома. С облегчением скинув с плеча мешок, Песик огляделся. Насколько можно было судить, хозяйка до знакомства с ним успела сделать не один удачный рейд. Водка стояла ящиками, селедка — бочками, мука — мешками. Тут же ворохами громоздилась новехонькая одежда.
— Запасливая ты… — присвистнул Песик.
— А ты как думал, прапор, — усмехнулась барышня и, смело задрав юбку, начала рассматривать ссадину на ляжке.
— Ушиблась? — у Песика пересохло в горле.
— Ага. Может, залижешь?
— Попозже…
Он начал тихонечко, по стеночке обходить ее, чтобы напасть сзади. До цели оставалось уже несколько шагов, но барышня внезапно вскочила и исчезла в соседней комнате (все ее движения были на диво резки и стремительны). Оттуда она вернулась с тарелкой, на которой красовались два чайных стакана, несколько желтых куриных яиц и шматок сала.
— Хлеба нет, — сказала она деловито. — Пекарня не работает.
— Ничего, — кивнул Песик. — Можно и без хлеба. Быстро наполнив стаканы, она сказала:
— Пей и выматывайся отсюда. У меня дел по горло. «Почему бы и не выпить, — подумал Песик. — Выпью. А потом твоей кровушкой закушу».
Он потянулся за стаканом, но барышня проворно перехватила его руку.
— Интере-е-е-есно, — она рассматривала наколотые на его пальцах перстни. — Разве в вашу контору судимых берут?
— Да это так, ошибка молодости… — Песик попытался вырвать руку, но ушлая барышня сжимала ее, как клещами.
— Ошибка, говоришь? — она заглянула Песику в глаза. — Да ты, наверное, такой же прапорщик, как я девственница. Особенно стрижечка твоя мне нравится… Погоди, погоди… Видела я где-то уже твою рожу. Не тебя ли года три назад за удушенную девку судили? Может, ты и ко мне за этим самым пришел?
Одной рукой продолжая удерживать Песика, она другой нашарила початую бутылку водки. Пытаясь опередить ее, Песик потянулся к стакану, который при умелом использовании был гораздо опаснее ножа, но запоздал на мгновение. Бутылка с треском раскололась о его голову. Глаза залила водка, а потом кровь.
Сознание он если и потерял, то всего на секунду, хотя со стула свалился. Барышня тем временем лихо опрокинула свой стакан и принялась чистить яйцо.
В квартиру с шумом ввалились два мрачных мужика. Они волокли сорокалитровый бидон подсолнечного масла, а сверх того — два круга сыра.
— Нет там больше ничего, — буркнул один, косясь на Песика.
Другой, не произнеся ни слова, приставил к виску распростертого на полу гостя ружейный обрез. Хозяйка квартиры заговорила, в промежутках между фразами не забывая откусывать от яйца:
— Лично я ни против воров, ни даже против убийц ничего не имею. Если бы ты кого по делу пришил, я бы и не почесалась. А вот бессмысленные убийства не одобряю. Зачем ты без всякой нужды баб переводил? Я, кажется, тебя спрашиваю!
— Тебе не понять, — процедил сквозь зубы Песик.
— Мне тебя не понять, тебе меня… — вздохнула барышня. — Ну вот скажи тогда, зачем это мне нужно — за всех талашевских баб заступаться? Не понимаешь? То-то и оно… Приговор мой будет такой… Жить ты будешь, но к женскому полу уже больше не подступишься. Снимайте с него штаны.
Девушка встала и жестом фокусника выхватила откуда-то опасную бритву, холодно поблескивающую даже в отсутствии источника света. Может, впервые в жизни Песику стало по-настоящему страшно. Перспектива остаться скопцом была куда ужасней неволи и даже самой смерти. Он завыл и бешено забился, но крепкая рука уже сжимала его мошонку.
— Не надо! — захлебываясь слюной, завыл Песик. — Прошу! Лучше убейте!
— Не надо, говоришь? — девушка продолжала тянуть на себя детородный орган Песика. — Меня Ритой, кстати, зовут. Но для своих я — Королева Марго. Понятно? Будешь теперь на меня работать. Приговор пока считаем условным. Если подведешь, я тебя лично охолощу. За мной не заржавеет. У кого хочешь спроси. Согласен ты на такие условия?
— За свои яйца я и не на такое соглашусь, — искренне признался Песик, но про себя подумал: «Ничего, сучка, я тебе это унижение не забуду!»
— Ну вот и договорились. Одевай штаны, — она спрятала бритву и принялась протирать водкой руки.
Разные времена рождают своих героинь. Особенно времена лихие. Столетняя война породила пламенную Орлеанскую Деву. Братоубийственная российская распря — кровавую Соньку Золотую Ручку и мало в чем ей уступающую Лариску Рейснер. Катастрофа, названная Великим Затмением, явила миру Королеву Марго, одно упоминание о которой заставляло трепетать Талашевск.
В банде состояло человек десять-двенадцать, но на дело обычно ходили вчетвером: Королева Марго, два мрачных мордоворота, приходившиеся ей дядьками, и Песик.
Когда в магазинах и на складах брать стало нечего, перешли к квартирным налетам. Объекты Королева Марго находила сама, обходя дома под видом сестры милосердия общества Красного Креста. Ей — хрупкой и миловидной, с глазами-фиалками и губками бантиком — открывали почти всегда, а потом еще и