кого-то из гостей относительно сушеных мухоморов могла иметь под собой почву.

«Дурью» Синяков давно не баловался, не забирала она его, однако тут решил рискнуть, тем более что и' вторая бутылка опустела. Достав свежую сигарету, он с помощью иголки забил в табак несколько крупинок волшебного порошка. Получилась так называемая «дурь женатая». Отвратительный запах, сравнимый разве что с вонью расплавленного битума, на свежем воздухе почти не ощущался. Наоборот, первая же затяжка показалась Синякову необычайно приятной. В теле и мыслях появилась та особенная легкость, свойственная только краткому периоду, отделяющему первую рюмку от пьяного забытья и тяжких мук похмелья.

На душе повеселело. Он взял пустые бутылки в руки и стал постукивать ими — дзинь, дзинь, дзинь — все быстрее и быстрее.

Что-то шевельнулось на скамейке рядом с ним — тихо шевельнулось, словно таракан, подкрадывающийся в темноте к хлебной крошке. Оказывается, это была иголка, ерзавшая сама по себе, словно магнитная стрелка, выведенная из состояния покоя.

По мере того, как темп ударов нарастал, вся сущность Синякова, а в особенности сердце и мышцы, старались подстроиться под него, найти самый удобный для себя ритм., как это бывает в минуты чувственных утех или при беге на длинные дистанции. Он уже не сидел на лавке, а отплясывал какой-то дикий танец, вряд ли имеющий аналоги даже в богатейшем репертуаре Терпсихоры, самой грациозной из муз.

Затем Синяковым овладело жертвенное вдохновение, в моменты отчаянной схватки иногда вытесняющее чувство самосохранения. Тела своего он уже не ощущал и, чтобы проверить это, уколол палец иголкой. Боли не последовало. Теперь, по примеру других шаманов, он мог бы, наверное, лизать раскаленные сковородки, танцевать босиком на углях и пригоршнями черпать кипяток.

Его неудержимо тянуло куда-то, и он уже знал — куда именно. Остатками здравого смысла Синяков понимал, что это могила, ад, темница для заблудших душ, что там его ожидают самые невероятные опасности и самые неприятные сюрпризы, однако сопротивляться столь противоестественному влечению не мог да и не хотел.

Чтобы поскорее освободиться от пут ненавистной реальности, он воззвал к духам, несомненно, уже привлеченным запахом тлеющей адской смолы и мерным перестуком бутылок.

— Как там вас… владыки небес я преисподней… — запинаясь, взмолился он. — Валите все сюда мне на помощь… И те, кто пасет стада мертвецов, и те, кто носит плащи из мрака… Тьфу, кажется, перепутал… Правда, союза с вами я не заключал, но на содействие надеюсь…

— Чушь-то всякую не тюри, — буркнул кто-то, скрывавшийся во мраке.

Голос был какой-то бестелесный — не мужской, не женский и не детский. Скорее всего он звучал только в распаленном воображении Синякова. Поэтому и реагировать на него не имело смысла.

— Не я ли кормил вас своим мясом? Не я ли поил вас своей кровью? — продолжал он увещевать тех, чье существование еще недавно ставил под сомнение.

— А вот это уже наглая ложь, — констатировал все тот же голос. — От тебя и щепотки табака не дождешься… Жмот.

— Курить вредно, — парировал Синяков.-И вообще, не сбивай меня… Как там дальше?

— Пришло время и вам позаботиться обо мне, — подсказал голос.

— Пришло время и вам позаботиться обо мне… — послушно повтррил Синяков. — Спешите на выручку… Ведь без вашей силы я, собственно говоря, никто. Ноль без палочки. Ком грязи.

— Хорошо сказано, — не без ехидства подтвердил загадочный голос. — В самую точку.

— Короче, ждать мне вас или нет? — Синяков уже готов был обидеться за такое пренебрежительное отношение к его персоне.

— Много чести для тебя. Если хочешь, сам иди к нам, — таков был ему ответ.

Синяков еще не успел оценить значение этих слов, как его отвлекло новое любопытное обстоятельство. Он убедился, что мрак теперь не представляет препятствия для его взора. Более того, сейчас он мог видеть даже то, что находилось внизу — нет, не под землей, являвшейся такой же фикцией, как и все другие предметы, окружавшие Синякова, а гораздо глубже — в том мире, куда вела таинственная, доступная далеко не всем дорога, которую люди принимали раньше за реку, извергающуюся на поверхность из мрачного царства Плутона.

Воду этой реки они черпали для питья, а потом сбрасывали туда же свои нечистоты, в ее струях полоскали белье и баранью требуху, в ней топили недругов и обмывали покойников, а потом вообще взяли и загнали в каменную трубу, превратив в поток-невидимку, в городскую клоаку.

Не чувствуя никакого страха, Синяков нырнул в волшебные воды подземной реки, и какая-то сила сразу увлекла его вниз с такой скоростью, что летевшие навстречу пузырьки воздуха казались стремительными метеорами, тем более что каждый из них сверкал поярче любого метеора.

Впрочем, сверкало здесь все: и сама вода, в которой можно было без труда дышать, и обитавшие в ней живые существа. Некоторые из них имели совершенно невообразимый вид, зато другие были хорошо знакомы Синякову.

Особенно причудливо — сплошными изумрудами и яхонтами — переливалась огромная щука, как раз в этот момент подплывшая к нему. Синяков сразу узнал ее. Это была та самая щука, которую он в детстве поймал на самодельную блесну. По тем временам это был для него настоящий подвиг.

Правда, с тех пор щука прилично подросла и сейчас могла запросто проглотить самого Синякова. То обстоятельство, что это пятнистое чудовище было нафаршировано и съедено много лет назад, почему-то ничуть не смущало его.

Выглядела щука абсолютно натурально — помахивала хвостом, шевелила жабрами и разевала пасть, изнутри сплошь утыканную зубами.

Вполне естественно, что они завели между собой разговор.

— Так это и есть нижний мир? — поинтересовался Синяков. — Я почему-то представлял его совсем иначе.

— Разве не нравится? — У щуки был тот же самый голос, что и у неведомого существа, недавно глумившегося над Синяковым в парке.

— Подходяще…

— Это еще что! Тут красот побольше, чем во всей вашей вселенной. Миллиона лет не хватит, чтобы все осмотреть. Я, бывало, как только соберусь на экскурсию, так обязательно какое-нибудь неотложное дельце подвернется.

— Например? — полюбопытствовал Синяков.

— Например — ты.

— Не понял… Это как в сказке про Емелю? Служить мне будешь?

— Захотел… — щука презрительно мотнула своим тяжелым рылом, нижняя челюсть которого была куда длиннее верхней. — Условно говоря, я твой дух-покровитель. Должна тебя защищать. По мере сил и возможностей, конечно.

— Почему же ты раньше меня не защищала?

— Вот новости! — возмутилась щука. — А кто тебя еще в зародышевом состоянии от аборта спас? Уже все договорено было. Даже аванс абортмахерша получила. Отрез на платье, свиной окорок и сто рублей деньгами.

— Не помню, — признался Синяков.

— А сливовую косточку помнишь? Которой ты в яслях подавился?

— Кажется, бабушка что-то такое говорила… — смутился Синяков.

— Раззява твоя бабушка! Кто же годовалое дитя сливой угощает! И таких примеров, прямо скажу, не счесть. Коклюш, скарлатина, бешеные собаки, замыкание электропроводки, выгребная яма, крысиный яд, соседские дети-бандиты, пьяные водители. Думаешь, легко мне было? А потом, когда ты подрос? С косточкой или, там, с бешеной собакой это еще цветочки! Ты драки свои припомни! Тебя сто раз могли прибить или искалечить! Кто тебя выручал? Между прочим, у всех твоих врагов тоже духи-покровители имелись! Кое у кого даже по нескольку!

— Верно. Сначала мне везло, — вынужден был признаться Синяков. — Спасибо тебе… Да только потом, лет этак с тридцати, все почему-то наперекосяк пошло. Почему бы это?