Я позволил поредевшему косяку восстановить силы, запасся кое-какой провизией (в основном рыбой и раками, которые еще вчера сами могли запросто полакомиться моей плотью) и сквозь дубравы двинулся на юг, спрямляя путь везде, где это только было возможно, и лишь изредка возвращаясь к речному берегу.

Чудесные это были леса, скажу я вам, не чета какому-нибудь дремучему ельнику — чистые, светлые, почти лишенные подлеска и бурелома. В грядущих временах такой красоты, наверное, уже не встретишь.

В пути я старался не забывать об осторожности, хотя опасался вовсе не диких зверей, а следов, оставленных пешими или конными людьми. На чужой территории нужно быть готовым ко всяким неожиданностям.

А люди, между прочим, сюда наведывались, пусть и изредка. Несколько раз я натыкался на обширные поляны, ныне заросшие папоротником, но прежде явно имевшие знакомство с сохой и мотыгой, видел полусгнивший частокол, окружавший давнее пожарище, а однажды даже обнаружил бронзовый топор, глубоко вросший в древесину старого дуба.

Спустя дней десять, когда, по моим самым скромным прикидкам, позади осталось километров пятьсот, я стал забирать дальше к западу, чтобы стороной обойти пороги, поблизости от которых, словно гиены возле падали, рыскали отряды степных разбойников.

Вот когда я пожалел, что не выучил карту Евразии назубок. Ну, допустим, дойду я до моря. А куда податься потом — в Крым, в Керчь, в Колхиду? Я, блин, даже не помнил, в какое именно море впадает Днепр — в Черное или Азовское. Да Днепр ли это вообще? Кажется, на Урале и Днестре тоже имеются пороги. Короче, полный мрак.

Дубравы между тем стали редеть, и вскоре вокруг снова потянулась ковыльная степь, но уже не ровная, как ладонь, а холмистая, сплошь изрезанная глубокими сухими оврагами. Устроить здесь засаду было проще простого.

Ночью, отпустив лошадей пастись, я не зажигал костра и спал, как говорится, «вполглаза», а днем пристально всматривался в каждую подозрительную точку на горизонте.

По моим подсчетам, море находилось уже близко, и в самом скором времени должны были появиться первые его приметы — свежий солоноватый ветер, огромные стаи водоплавающих птиц, заросшие тростником лиманы.

Эх, встретить бы добрых людей и разузнать у них кратчайшую дорогу к прибрежным торжищам. А еще лучше — нанять проводника. Да только где они — эти добрые люди? Тут надо глядеть в оба, чтобы на злых не нарваться.

Временами казалось, что я безнадежно заблудился. Куда ни поедешь — одни и те же овраги, похожие друг на друга, как могильные рвы на братском кладбище, одни и те же купы деревьев, почти не дающих тени, одна и та же выжженная солнцем степь, где все проблема — и глоток воды, и клок травы.

Поэтому, увидев, что ко мне быстро приближается туча пыли, я сначала даже обрадовался (заблуждение, простительное разве что романтическому юнцу, злоупотребляющему Буссенаром и Майн Ридом, а отнюдь не скитальцу во времени, уже который месяц пребывающему в шкуре полудикого кочевника).

В полуденный зной, когда в дремоту впадают даже непоседы-суслики, скакать так резво могли только верховые лошади, понукаемые хозяевами, — это я осознал через восприятие предка, в подобных делах весьма искушенного.

Было бы глупо надеяться, что неизвестные всадники спешат сюда, дабы выразить мне свое глубокое почтение и заодно одарить хлебом-солью. Намерения у них были явно недружелюбные. Еще хорошо, если только ограбят, а то, глядишь, и жизни ненароком лишат. Нет, надо сматываться, пока не поздно.

Я немедленно самоустранился, дав предку полную волю, и он во весь опор погнал косяк на северо- восток, где в случае удачи можно было затеряться в колючих зарослях акации. Вслед нам раздались визгливые вопли, и в небо взлетели стрелы, выпущенные скорее для острастки. Все это окончательно прояснило намерения чужаков.

Уж и не помню, сколько времени длилась эта бешеная скачка. Всем хорош был верный Буся, вот только особой резвостью не отличался, а пересаживаться на свежую кобылицу не имело смысла — все они были необъезженными.

Преследователи тем временем постепенно приближались. На их стороне было немало козырей, а один из самых главных — прекрасное знание местности. Вскоре отряд разделился — пока одна часть продолжала гнать нас вдоль кромки оврага, другая пустилась наперерез.

В этой почти безвыходной ситуации Шлыг повел себя весьма здраво. Бросив косяк на произвол судьбы (не до жиру, быть бы живу), он заставил Бусю нырнуть в овраг.

Скорее всего это была единственная возможность спастись, но увы — нас преследовали опытные охотники, истинные мастера своего дела. Причем поднаторевшие не только в ловле зверей, но и людей. Вдоволь погоняв по изгибам оврага, меня окружили со всех сторон. Сопротивляться не имело смысла — с таким количеством врагов мог, наверное, справиться только легендарный киммериец Конан-варвар.

Меня даже не стали спешивать, а лишь обезоружили и взяли на аркан. Другой аркан накинули на Бусю, уже едва державшегося на ногах.

Всадники, окружившие меня, были чернобородыми и смуглолицыми, чем-то похожими на цыган. Несмотря на жару, они носили длинные кожаные куртки, обшитые на груди и плечах бронзовыми бляхами. Вооружение их состояло из длинных мечей, двурогих луков и копий.

Но больше всего меня поразили кони разбойников, вернее, их сбруя, состоявшая из намордника, бронзовых удил с двумя поводьями, деревянных стремян и толстой попоны, заменявшей одновременно и седло, и потник. Это был уже совершенно другой уровень цивилизации.

Некоторое время мы оставались на месте, дожидаясь, пока посланные во все стороны всадники соберут разбежавшихся кобылиц, а потом отряд шагом тронулся на юг. Я оказался в самых последних рядах, то есть там, где от пыли нельзя было продохнуть. Чихал не только я, но и Буся. Где вы, родимые степи, обильные холодными ручьями и сочными травами.

Реплики, которыми изредка обменивались смуглолицые разбойники, звучали для меня полнейшей абракадаброй, однако злобные косые взгляды были красноречивее любых слов.

Дабы не нарваться на лишние неприятности, приходилось помалкивать и всем своим видом изображать покорность. Так начался мой плен.