— Да, я совсем забыл тебе рассказать. Оливенко заглянул в газеты, прежде чем отнес их к герцогу, — он поджидал меня уже у ворот, чтобы сообщить радостную весть. Карлисты опять потерпели поражение и оттеснены до Пиренеи. Говорят, битва была жестокая, кровопролитная.

— О Матерь Божия! Олимпио принимал в ней участие, о нем нет никаких известий!

— Оливенко полагает, что скоро войне будет конец! Однако она была продолжительной и опустошила уже множество провинций!

— А сколько несчастных ранено и убито! — прибавила Долорес со слезами на глазах.

— Лучше бы скорее заключить мир, так как дону Карлосу не поможет война! Я уже наперед знал, что победа будет за королевскими войсками, хотя среди карлистов и найдется множество храбрых воинов! Если бы дон Олимпио и друзья его перешли в королевское войско, они бы быстро дослужились до генеральского чина!

— Ах, да, это было бы хорошо, — согласилась Долорес, но после небольшого раздумья прибавила, понизив голос: — Если он будет таким важным господином, то совсем забудет меня, — но нет! Олимпио такой добрый и верный, внутренний голос говорит мне, что он любит меня по-прежнему!

Старый Кортино с сожалением посмотрел на дочь, лицо которой сияло счастьем при воспоминании о горячо любимом ею человеке, но не возражал ей.

— Ты никогда не вспоминаешь о нам, отец, — прошептала Долорес с легким упреком в голосе.

— Уповай на Бога, и все решится в твою пользу, — ответил старик, подойдя к окну, так как на дворе послышался какой-то шум.

— Но что это? — вдруг воскликнул он. — Сюда бежит дочь бедной поселянки.

— Лусита? — с удивлением спросила Долорес, бросаясь к окну.

— Ее босые ноги едва касаются земли, волосы растрепались, она протягивает руки, как будто ищет защиты от преследователей.

— О Боже, бедная девушка, лицо ее выражает отчаяние, глаза полны слез. Что с ней случилось? — воскликнула Долорес, бросаясь из комнаты в переднюю.

— Что с ней? Она утомлена, крупные капли пота блестят на лице, — пробормотал старик с невыразимой тревогой, идя вслед за дочерью.

— Лусита, что с тобой случилось? — воскликнула Долорес. — Не умерла ли твоя бедная мать?

— Нет, нет, но спрячьте меня, ради Бога, спрячьте, он преследует меня по пятам! — еле слышно произнесла пятнадцатилетняя девушка, едва держась на ногах от усталости.

— Пресвятая Матерь Божья, кто же преследует тебя? — спросила Долорес с глубоким участием, так как всегда чувствовала искреннюю привязанность к дочери слепой вдовы.

— Эндемо, управляющий, — с трудом выговорила Лусита, — скорее, спрячьте меня, он называет меня воровкой и говорит, что я украла золотой обруч, украшавший голову его лошади, который та скорее всего потеряла дорогой. Клянусь честью, у меня нет его обруча!

— О Боже, я верю тебе, бедная Лусита, — воскликнула Долорес, тронутая горем бедной девушки.

— Он мне не верит, несмотря на все клятвы, этот Эндемо ничему не верит! Он преследует меня, еще минута — и он прискачет сюда.

— Не бойся, Лусита, он не тронет тебя, — твердым голосом произнес старый Кортино, обращаясь к плачущей девушке, — я возьму тебя под свою защиту.

— Не делайте этого, умоляю вас, он так взбешен, таким я его еще никогда не видела, спрячьте меня лучше, но скорее, а то мы все погибли.

— Ну, до этого дело не дойдет, — спокойно произнес Кортино, — я тут староста, и моя хижина станет убежищем для тебя! Пусть Эндемо только придет сюда… Лусита, ты поклялась, что невиновна в этом деле, твоя совесть чиста, стало быть, нам нечего бояться.

— Сжальтесь, почтенный Кортино, вы не знаете его, спрячьте меня, умоляю вас!

— Пойдем, Лусита, — проговорила Долорес и повела бедную, дрожавшую от волнения девушку мимо хижины в маленький тенистый сад, — вот тут за домом, в кустах, ты можешь находиться в безопасности. Все остальное предоставь нам, управляющий не причинит тебе никакого зла! Но как ты дрожишь, бедная Лусита! Я боюсь за твою мать. Она, вероятно, очень беспокоится о тебе! Заберись в кусты и сиди спокойно!

Как только обе девушки успели скрыться за хижиной, на дороге, ведшей прямо к хижине Кортино, показался Эндемо, скакавший на лошади во весь опор. Глаза его сверкали неестественным огнем, и он с яростью погонял взмыленную лошадь.

— Святой Бенито, — воскликнул староста, стоявший в дверях своей хижины, — он мчится, как будто спасается от преследования злого демона! Из-за золотого украшения он готов загнать лошадь!

— Эй, — крикнул Эндемо, подскакав к хижине старосты, — где эта змея? Сюда бежала воровка! Где Лусита, дочь слепой поселянки, эта негодная тварь?

— Успокойтесь сперва, сеньор Эндемо, зачем вам нужна эта девушка?

Управляющий соскочил с лошади, между тем как Долорес, выйдя из сада, подошла к дверям своей хижины.

— Где воровка? Она украла золотой обруч моей лошади.

— Извините, сеньор Эндемо, дочь слепой даже не видела вашего обруча, — твердо и спокойно возразил старый Кортино.

— Почему же вы говорите с такой уверенностью? Я говорю вам, что обруч у нее!

— Лусита невиновна в краже, сеньор, она свято клялась, что не находила обруча и даже никогда его не видела.

— Вы же сами выдаете себя! Вы, значит, видели ее, вы прячете ее у себя! Но, клянусь честью, я не допущу, чтобы вы так безнаказанно покровительствовали проклятым поселенцам, — закричал управляющий.

— Вы очень взволнованы, сеньор Эндемо, если бы я действительно укрывал у себя бедную Луситу, я ни в коем случае не решился бы ее выдать!

— Как, вы смеете мне возражать, негодный человек? Ваш предшественник поплатился за подобную дерзость жизнью, вас же я проучу кнутом, если вы посмеете еще раз мне противоречить! Выдайте мне воровку или вы узнаете меня!

— Лусита не воровка, сеньор, — произнесла Долорес, став между управляющим и отцом, — я же подозреваю вас в том, что вы преследуете бедную девушку, как осмелились преследовать и меня!

— Что ты говоришь, Долорес? — с удивлением спросил старый Кортино.

— Я хотела скрыть этот случай, отец, но теперь должна рассказать тебе, что этот сеньор Эндемо в твое отсутствие был здесь в хижине! Я подозреваю, что он желает выместить на Лусите потерю золотого обруча своей лошади именно потому, что бедная Лусита скорее пожертвует своей жизнью, чем отдастся этому негодяю!

Управляющий побледнел от злости, губы его дрожали, руки сжались в кулаки.

— Негодная, — закричал он, — как ты смеешь говорить такое! Но я в настоящую минуту имею дело не с тобой, а с этим старым злодеем, который осмеливается мне возражать! Ты укрываешь воровку в своем доме! Выдай ее или ты пожалеешь!

— Я не боюсь вас, сеньор Эндемо, — с невозмутимым спокойствием возразил старый Кортино, входя в переднюю комнату своей хижины, вокруг которой уже собрались поселяне, вдруг сбежавшиеся со всех сторон.

— Я требую от тебя выдачи воровки, проклятый старик, — закричал Эндемо, войдя в хижину вслед за старостой, — или, клянусь честью, ты и твоя гордая дочь дорого поплатитесь за это!

— Придите в себя, сеньор, и освободите мою хижину. Я бы ни за что не осмелился обойтись с вами так резко, но так как дочь сказала, что вы пользуетесь моим отсутствием для нежелательных посещений, то я должен попросить вас никогда не переступать больше через порог моего дома. Долорес добрая, честная девушка, а Лусита не брала обруча вашей лошади! Этого достаточно! Опомнитесь, сеньор Эндемо, вам здесь искать нечего!

— Как, негодяй, ты осмеливаешься указывать мне на дверь! Вот тебе ответ на твои дерзкие слова!