демонстрировал ее достоинства, спал с ней. В постели обучал тонкостям профессии, подробно рассказывал о деталях, и все эти разговоры, и сам Чанс в роли многоопытного учителя — все это ей явно нравилось и возбуждало. Все мужчины, с которыми ей до сих пор приходилось иметь дело, отличались в этом смысле скрытностью, очевидно, полагая, что она сама должна угадывать их мысли и самые потаенные желания. Даже клиенты, сказала она, далеко не всегда способны объяснить, что им надо.

Первое время она все еще искренне считала, что занимается этим ради книги. После ухода очередного клиента тут же записывала свои впечатления. Вела дневник. Пыталась абстрагироваться от своего образа жизни и осознания факта, в кого же она превратилась под предлогом журналистской любознательности. В принципе точно так же Донна писала стихи, а Фрэн курила марихуану.

Когда, наконец, до нее со всей ясностью дошло, что она попросту торгует своим телом, с ней случилось тяжелое нервное расстройство. До этого она никогда не задумывалась о самоубийстве, теперь же в течение целой недели находилась на волосок от гибели. Затем она просто запретила себе думать об этом. Тот факт, что она живет проституцией, еще вовсе не означает, что она стала настоящей проституткой. Это лишь временное занятие, успокаивала она себя. А книга, заставившая втянуться в эту жизнь, никуда от нее не уйдет. Придет день — и книга опять станет смыслом ее существования. Так что какое это имеет значение!.. Дни она проводила в приятном довольстве, а единственное, что беспокоило, так это перспектива остаться в этой роли навсегда. Но она этого не допустит. Придет время, и она покончит с таким образом жизни раз и навсегда — столь же легко и бесповоротно, как некогда начала его.

— Вот как обстоят дела, Мэтт. Я не проститутка. Я просто занимаюсь проституцией. И знаете, есть худшие способы прожить какой-то период жизни.

— Несомненно.

— У меня много свободного времени, удовольствий и развлечений. Я много читаю, хожу в кино и музеи. Чанс любит водить меня на концерты. Знаете байку про слепых и слона? Один из них хватает слона за хвост и говорит, что это змея, другой хлопает его по заду и утверждает, что это стена.

— И что же?

— Мне кажется, что Чанс — это слон, а все его девушки — слепые. Каждая из нас видит в нем свое.

— И, конечно, у вас в квартире есть африканская скульптура?

У нее была одна статуэтка, примерно дюймов тридцати в высоту. Маленький человечек с пучком прутьев о руке. Фигурка была инкрустирована синими и красными бусинками и мелкими, очень красивыми ракушками.

— Мой домашний божок, — объяснила она. — Фигурка из Камеруна. Знаете, как называются эти раковины? Каури. Первобытные племена африканских и азиатских стран использовали их вместо денег. Нечто вроде швейцарского франка первобытного мира. Видите, какая форма? Я подошел и посмотрел.

— Напоминают женские прелести, верно? То, что мужчины покупают и продают. Хотите еще сыра?

— Нет, спасибо.

— А коки?

— Нет.

— Что ж, — сказала она, — если вам что-нибудь еще понадобится, дайте мне знать.

Я вышел из подъезда, когда к обочине подкатило такси и из него вылез пассажир. Я занял освободившуюся машину и назвал адрес своей гостиницы.

Дворники не работали. Водитель был белый, хотя машина, вероятно, принадлежала не ему — за щиток у ветрового стекла была засунута лицензия, где на фотографии красовался чернокожий. Внизу приписка: «Не курить — водитель аллергик». В салоне воняло марихуаной.

— Ни черта не видно! — проворчал водитель.

Я откинулся на спинку сиденья и расслабился — движение всегда доставляло мне удовольствие.

Из вестибюля позвонил Чансу, затем поднялся к себе в номер. Минут через пятнадцать он перезвонил.

— ОСЛЗ — СВД, — сказал он. — Нет, ей-богу, мне это нравится! Ну, и в какие же двери вы сегодня стучали?

— Во многие.

— И?..

— У нее был любовник. Он покупал ей подарки, и она ими хвасталась.

— Перед кем? Перед другими девушками?

— Нет. И это доказывает, что она хотела сохранить свою связь в тайне. Ее соседка рассказала мне о подарках.

— И эта же соседка забрала котенка?

— Верно.

— ОСЛЗ — СВД! Черт, смотрите-ка, сработало! Искали пропавшего котенка, а напали на след. Что за подарки?

— Меха, драгоценности.

— Меха... — протянул он. — Вы, что же, имеете в виду кроличий жакет?

— Она говорила, он из норки.

— Крашеный кролик, — сказал он. — Я купил ей этот жакет, причем выбирали мы вместе. Прошлой зимой. Соседка говорит, что это норка, надо же! Хотел бы я продать этой соседке пару таких же норок! Можно было бы неплохо заработать.

— Ким говорила, что это норка.

— Кому, соседке?

— Мне. — Я закрыл глаза и представил ее за столиком у «Армстронга». — Сказала, что приехала в город в хлопковой курточке, а теперь носит настоящую норку, но с удовольствием променяла бы ее на ту курточку, если бы можно было вернуть эти годы.

Он громко расхохотался.

— Крашеный кролик! — повторил он. — Стоит, конечно, подороже, чем та тряпка, что была на ней в автобусе. Но, поверьте, не целое состояние. И никакой любовник ей ничего не покупал, потому что жакет купил я.

— Что ж, тогда...

— Разве что я и есть тот приятель, о котором идет речь.

— Допустим.

— И еще вы сказали, драгоценности. Все это полный бред, дружище. Вы видели, что лежит у нее в шкатулке? Там нет ничего ценного.

— Знаю.

— Фальшивый жемчуг, дешевое колечко. Единственную красивую вещь подарил я. Может, вы заметили браслет?

— Из слоновой кости?

— Да, из бивня слона. Очень старая слоновая кость, инкрустированная золотом. Застежка и петля тоже золотые. Правда, золота там не так много, но золото — оно всегда золото, верно?

— Вы купили ей и этот браслет?

— Да, достал за сто долларов. Вообще-то в магазине такая вещица может стоить все триста. А может, и больше. Да еще поди найди такую красивую.

— Краденый?

— Ну, скажем, так: чека у меня нет. А парень, который продал его мне, не говорил, где он его взял.