и привлекаешь к себе излишнее внимание.

— Хорошо! — воскликнула Хлоя, воинственно выпрямляясь. — Если ты не поговоришь с Жюльеном, я сама поговорю с ним.

Джордж смерил ее тяжелым взглядом, понимая, что всякие возражения бесполезны.

— Как хочешь, — вздохнул он, — только не говори, пожалуйста, что это я тебя подослал. Два месяца назад Жюльен обещал мне вернуться к этой проблеме следующей зимой, а он своему слову хозяин.

Хлоя не проронила больше ни звука, но, зная ее, смешно было бы думать, что решимость покинула девушку. Когда повозка остановилась у подъезда гостиницы Бруссара, она молча вышла и молча поднялась по ступеням крыльца. Амалия последовала за ней, оставив Джорджа обдумывать сложившуюся ситуацию. Какое-то время он сидел, уставившись в одну точку между ушами лошади, потом, решившись на что-то, направил повозку на задний двор в конюшню.

Любовь к опере и театру завезли в Луизиану первые французские колонисты. Не обремененные пуританским недоверием к подобного рода развлечениям, они с удовольствием наслаждались заезжими труппами певцов и музыкантов. Именно в Новом Орлеане появилась первая на американской земле постоянная оперная труппа, и случилось это задолго до того, как города на Восточном Побережье стали задумываться об этом.

Музыка играла особую роль в жизни первых поселенцев. Фрагменты любимых арий, а то и целые арии, можно было услышать повсюду. Они доносились из французского квартала, из его двориков, их распевали прачки с корзинами белья на голове, мальчишки, торговавшие рыбой на французском рынке. Постоянно шли споры о достоинствах того или иного исполнителя, которые порой заканчивались дуэлями или драками. Оперных див и прославленных теноров засыпали на сцене цветами, худших закидывали огрызками яблок. Жизнь примадонн и премьеров была окружена флером обожания, таинственных историй и затаенной зависти. Они становились кумирами сезона, их приглашали в лучшие дома, задаривали подарками, встречали аплодисментами в ресторанах. Во время спектаклей многие дамы и молодые девушки, не выдержав накала страстей и завораживающей красоты музыки, падали в обморок, а при уборке зала после спектаклей служащие находили мокрые от слез платки, искусанные в волнении перчатки и прочие свидетельства великих переживаний. И нигде в мире крики «браво» и «бис» не звучали так страстно и так долго.

Выход в оперу становился событием в жизни людей. Дамы надевали лучшие туалеты и украшения, а мужчины демонстрировали изысканную галантность. Молодые девушки стремились в антракте заполучить в родительскую ложу какого-нибудь знакомого мужчину в надежде, что он там задержится навсегда. Опера была подходящим местом для встреч со старыми друзьями, сплетен и пересудов, рождения самых невероятных слухов и легенд. Именно в опере можно было увидеть и обсудить новые туалеты, завязать знакомство, выпить бокал холодного пунша и вновь оказаться в зале, когда взвивался занавес, и на сцене появлялись любимцы сезона. Летние гала-оперы в Сан-Мартинвиле ничем не отличались от тех, что были здесь десятки лет назад.

Приготовление к выходу в театр превращалось для дам в некое священнодействие. Требовалась сложнейшая прическа, которую нужно было придумать и соорудить с помощью искусной горничной или специально приглашенного парикмахера. Особенно тщательно продумывалась отделка платьев и украшений, ибо их цвет и общий стиль оставались неизменными. Один европеец, побывавший в новоорлеанской опере, удивленно воскликнул, что дамы в ложах напоминали огромный букет белых роз, и редкая женщина решилась бы выделиться из такого красивого ансамбля!

Платье Амалии было сшито из блестящего белого муслина с широкой нижней юбкой, составленной из шести слоев узких полотнищ, обрамленных бесконечным числом кружевных рюшей, верхней юбкой, собранной в буфы и закрепленной узкими лентами из серо-голубого шелка, и лифом в форме сердечка, нависшего над колоколом юбок. Убранные горничной волосы напоминали каскад локонов с вплетенными лентами. Туалет довершали дивное ожерелье и великолепные серьги — подарок Мами. Накидку Амалия решила не надевать, на улице было тепло. Взяв веер и сумочку, она вышла из своей комнаты в холл.

Словно по сигналу за ней вышли из своей комнаты Мами и Хлоя. Лицо Хлои, покрытое, как требовала мода, слоем жемчужной пудры, выглядело бледным. На ней было атласное белое платье с верхней кружевной юбкой, украшенное по лифу и в талии любимыми ею розами нежных тонов. Мами надела светло-серое с перламутровым отливом платье, как и подобало ее возрасту и положению вдовы. Поверх платья она накинула шаль из белого шелка с изящной вышивкой по краю.

— Какая же ты хорошенькая! — не удержалась от комплимента Мами, с удовлетворением разглядывая на шее невестки свой недавний подарок.

Приняв ответные комплименты, мадам Деклуе в сопровождении крестницы и невестки направилась к лестнице на нижнюю галерею, где дожидались их выхода трое джентльменов.

Появление Амалии произвело на мужчин сильное впечатление: Роберт сделал было шаг навстречу, пряча под ресницами предательски засветившееся обожание, но Жюльен был начеку; резко повернувшись, он первым подошел к жене.

— Ravissante!8 — сказал он, беря руку Амалии и поднося ее к губам. На его лице появилась гордость, а пальцы, державшие ее руку, сжались сильнее, когда он повернулся к кузену: — Ты согласен со мной, Роберт?

— С этим нельзя не согласиться! — ответил тот, не задумываясь. Почтительный наклон головы, подобающая случаю улыбка не выражали ничего, кроме вежливого согласия, но в его мимолетном взгляде, украдкой брошенном на Жюльена, Амалия уловила проблеск вызова кузену.

И все-таки двоюродные братья были удивительно похожи, особенно сейчас, в черных костюмах и белых рубашках — обязательной вечерней одежде для джентльменов — и несомненно являлись самыми красивыми мужчинами на галерее. Но многое их и разнило. Жюльена отличали большая элегантность в одежде, в манере поведения. Его темно-бархатные глаза лучились озорством и каким-то свойственным только ему обаянием, перед которым мало кто мог устоять. Жюльен перевел взгляд с Роберта на Амалию, и напряжение с лица исчезло, сменившись необыкновенной бледностью, словно он воспользовался жемчужной пудрой Хлои. Бронзово-смуглое лицо Роберта оставалось спокойным и непроницаемым, хотя изгиб нижней губы и волевой подбородок свидетельствовали о чувственной натуре.

Джордж, не терпевший никаких проволочек, подошел к Хлое и предложил ей свою руку. Мами шагнула в сторону Роберта, но, увидев, что он о чем-то задумался, шутливо хлопнула веером по кисти его руки, чтобы напомнить о себе. Он повернулся к тетушке с извинениями и комплиментами по поводу ее внешности, а улыбка, вызванная шутливым названием, была обезоруживающе естественной. Жюльен положил руку Амалии на свою, и все медленно покинули отель, оправившись пешком к оперному театру, откуда доносились звуки оркестра, настраивавшего инструменты.

Вот уже семнадцать лет любители оперы в Южной Луизиане с неизменным восторгом встречали оперу Джакомо Мейрбера «Гугеноты», впервые поставленную в Новом Орлеане апреле 1839 года. И это несмотря на то, что в зале сидели в основном католики, а на сцене разыгрывалась трагедия преследования протестантов во Франции в семнадцатом веке. Зрителей увлекал не столько сюжет, сколько грандиозность постановки, драматичность зрелища и великолепная музыка. Шиканье в момент поднятия зала, вздохи и ахи по мере развития действия, аплодисменты и крики «Браво!» после наиболее удавшихся партий и сцен свидетельствовали о достаточно серьезном и вполне профессиональном отношении зала к спектаклю.

Первый антракт. Пришло время других посмотреть и себя показать, а незамужним девушкам вроде Хлои нужно было еще попытаться завлечь потенциальных женихов в родительские ложи. Количество молодых людей, посетивших ложу той или иной прелестницы, определяло ее популярность и по заслугам оценивалось местным обществом, которое ревностно следило за происходящим. Поэтому для всех стало неожиданностью поведение Хлои, которая направилась из ложи сразу после того, как опустился занавес и служители стали зажигать лампы.

— Ты это куда? — удивилась Мами.

— Я решила прогуляться с Амалией и Жюльеном, если они не возражают.

Мами перевела взгляд с крестницы на невестку и сына, а потом снова на крестницу.

— А ты подумала, дорогая, что скажут люди, если тебя здесь не будет?

— Мне это совершенно безразлично, — пожала круглыми белыми плечиками Хлоя.

— Если ты хочешь пунша, то мсье Паркман мог бы…