другая жизнь… и я наконец смогу как следует выспаться».

Кай поудобнее устроился в кресле, поставил рядом с собой бутылку пива и раскрыл Вольтера, обратив попутно внимание на то, что издан он аж в восемьсот девяносто пятом году, но тут незапертая дверь его комнаты бесшумно отворилась.

Но пороге стоял Лок с початой бутылкой пива.

– Дай мне сигарету, – попросил он, входя и бесцеремонно усаживаясь на неубранную постель.

– Возьми на трюмо, – вздохнул Кай, понимая, что почитать ему уже не придется.

Лок встал, взял в руки золотой портсигар и с удивлением уставился на орла Люфтваффе на крышке.

– Я где-то видел эту эмблему, – заявил он.

– У меня на мундире. Это эмблема немецких военно-воздушных сил. Этот портсигар я получил за Польшу. – Кай нащупал в кармане зажигалку и протянул ее Локу. – Я воюю с первого дня войны.

Лок вновь забрался на кровать, сбросил с ног свои смешные короткие сапожки, которые, как уже знал Кай, он притащил из своей эпохи, и сел по-турецки. В его темных глазах стояла непонятная печаль, глубокая настолько, что Кай вдруг почувствовал, что ему не по себе.

– У тебя что-то стряслось? – мягко спросил он.

– Нет.

Лок глотнул из бутылки, чуть поморщился и глубоко затянулся, глядя, как бьются о стекло бессильные капли дождя. Кай выбрался из кресла, распахнул прикроватную тумбочку, стоявшую в углу комнаты, достал из нее сигару, оставшуюся из стокгольмской коробки, раскурил ее и чуть-чуть приоткрыл окно. В образовавшуюся щель залетели несколько капелек. Лок поежился и спрятал ноги под одеялом. Кай втянул в себя густую струю ароматного дыма; ему захотелось, чтобы у него начала кружиться голова, потому что хрупкая фигурка в черном трико, засунувшая ноги под теплое, не по лету, одеяло, заставила его подумать о своих детях – тех, которых у него никогда не было.

– Я просто хочу побыть с тобой, – тихо произнес Лок, продолжая смотреть в окно. – Кроме тебя, мне не к кому идти.

– Это из-за того, что Гюнтер?..

– Гюнтер сейчас с Валерией, – жестко усмехнулся Лок, – у нее скрипучая кровать. Но он тут ни при чем, не думай. Никуда он не денется…

Кай покачал головой и опустил глаза. А кого тут винить, подумал он. Лери всегда имела настоящий шарм – такой, что аристократки от зависти зубами скрипели. Что ей обольстить несчастного ученого червя, который никогда не видел красивых, грамотно обнаженных ножек? Еще недавно он не мог без дрожи душевной смотреть на обычную короткую юбку. Готов спорить на что угодно, она покажет ему, что такое настоящая женщина. Вопрос только – зачем?

– Когда мне было пять лет, – вдруг заговорил Лок, – Кирби впервые вывел меня из нижних уровней и показал мне солнце. Это было настолько здорово, что с тех пор я ненавижу пасмурную погоду. Когда начинается Дождь, мне все время кажется, что я снова попаду туда, вниз где нет ничего, кроме ламп. Кай прикусил свою сигару.

– Скоро мы окажемся там, где солнце светит почти круглый год, – сказал он. – И еще там очень теплое море. Ты умеешь плавать?

– Откуда?

Лок вдруг странно всхлипнул и протянул руки:

– Посиди со мной…

Кай уселся на кровать, обнял его левой рукой и ощутил слабый, немного терпкий запах дорогих французских духов. Лок высвободился из-под его руки, сдвинулся к стене, чтобы опереться на высокое деревянное быльце, и снова приложился к бутылке. Потом извлек из-под одеяла ногу, вытянул ее и положил на колени Кая. Харкаан меланхолично погладил пальцами его тонкое бедро, затянутое в гладкую черную ткань.

– Почему ты не хочешь Марию? – Неожиданный вопрос Лока заставил Кая дернуться.

– Ты разве знаешь, кто она?

– Она не делает из этого тайны, – фыркнул Зорган, – по крайней мере, для меня. Она боится Валерию, а я… что ей я?

Кай придвинулся к нему и закрыл глаза. Легкие пальцы Лока, пахнущие все теми же духами, ласково скользнули по его лицу. Он поймал его ладонь рукой и поднес к губам.

– Нет, – произнес Лок, неожиданно вставая, – я никогда не буду для тебя женщиной. Я… – Кай уловил в его голосе какие-то новые, незнакомые ему, но по-прежнему грустные интонации. – Правда, это, наверное, к лучшему.

Лок остановился у двери и поднял на Кая огромные, полные горечи, глаза.

– Я прошу тебя, – теперь его голос обрел почти мужскую твердость, – не отталкивай ее. Нельзя отказываться от женщины, которая так хочет тебя.

Кай проводил взглядом захлопнувшуюся дверь и забрался на подоконник. В его голове царил полнейший сумбур. Несколько минут он курил, глядя на свою смятую постель, потом спрыгнул на пол и решительно вышел из комнаты. В эту минуту кончился дождь.

Спустя некоторое время Больт, запахнувшийся в верблюжий халат и подошедший с сигаретой к окну, увидел, как по лугу идет человек в сверкающем белом мундире, состоящем из приталенного кителя, узких галифе, высоченных белых сапог и высоковерхой фуражки. На боку у него болтался короткий меч в серебряных ножнах, а на груди отливали золотом несколько разнокалиберных крестов. Прищурившись, Больт понял, что это Кай.

– Ого, – прошептал он, – это что у него, парадный мундир такой?

Вытянувшись на смятых простынях рядом с горячим телом Марии Роденхейм, Кай молча смотрел в окно. На западе, среди двух равновеликих вершин багрово догорало солнце. Неподвижный, Кай думал о том, что этот визит уже не кажется ему преступлением по отношению к памяти Лизмора. Ему было наплевать, влекущее лоно молодой женщины что-то перевернуло в нем, и недавние устои, на которых держался его мир, превратились в нечто трухлявое и совершенно ненужное.

Он тихо вздохнул. Рука Марии двинулась по его груди, опускаясь к животу. Кай повернулся к ней и увидел синие глаза, вдруг ставшие теплыми и уютными, такими, словно она прожила с ним много-много лет, давно превратившись в привычный элемент его бытия.

– Как странно, – прошептал Кай.

– Что? – тихо спросила Мария, по-прежнему улыбаясь.

– Я настолько привык к одиночеству, что перестал обращать на него внимание. Более того, я начал воспринимать его как единственно возможный способ существования. Я привык делить свои радости и горести с одним лишь собой, у меня даже выработалось нечто вроде «второго я», с которым я мог вести долгие разговоры. Иногда мне начинало казаться, что это признаки паранойи, но утром… Утром я убеждался, что все происходит именно так, как и должно быть.

– Я не хочу, чтобы ты был одинок.

Она склонилась над ним и лизнула языком его шею. Кай обхватил ее руками, прижал к себе, чувствуя, как щекочут живот соски ее небольших острых грудей и вдруг подумал, что хотел бы навсегда остаться в этом теплом запахе ее бархатистого, восхитительно упругого тела.

– Я хочу, чтобы ты был со мной.

– Да. – Кай погладил ее волосы, прикоснулся сухими губами к плечу. – Мы уедем в Южную Америку и переждем там войну, а потом переберемся в Штаты. У нас куча денег, мы сможем жить в свое удовольствие и никогда ничего не бояться.

Мария тихо улыбнулась и выскользнула из его объятий, чтобы, набросив на плечи халат, мышкой