— Тогда вам, конечно, было не до игрушек, — весело кивнула она. — Что ж, будем знакомы. Вера Игнатьевна Ломоносова. Как вы догадались по фамилии, мама вашего ночного приятеля. Можно просто Вера, не такая я еще старая.

— Я не догадалась по фамилии. — Алиса почувствовала, что сейчас расхохочется, хотя никаких причин для смеха вообще-то не было. — Я не знаю его фамилию. И он совсем не похож на вас, я не могла бы догадаться и по внешности. Меня зовут Алиса.

Она так привыкла к русской манере представляться, что даже не назвала свою фамилию.

— Лихая вы девушка, Алиса! — засмеялась Вера. — Приходите ночью к парню и даже фамилии не спрашиваете. Вы не из Прибалтики случайно? Говорите так…

— Из Америки.

— Вот что значит вырасти при советской власти. Когда слышишь акцент, мыслишь не дальше Эстонии. Хотя прекрасно понимаешь, что американку в Москве теперь встретить легче, чем прибалтышку. И что, Тимошка бросил вас одну и потащился в свою дурацкую конюшню? Господи, ну когда он научится правильно определять приоритеты!

— Он правильно их определяет, — обиделась за Тима Алиса. — У него есть обязательства перед людьми, и он их выполняет.

— Да, это фамильное, к сожалению, — вздохнула Вера. — Я вообще-то и сама такая. Такая же сверх меры ответственная дура. Еды у него, конечно, нет. — Она заглянула в кухню. — Ну, это я как раз и привезла. Тимошка ведь, если перед ним еду не положить, может в голодный обморок упасть и не понять, от чего, — сказала она уже из прихожей. — Заноси сумки в кухню, Алиса. Ничего, что я на «ты»? Меня тоже на «вы» не называй, пожалуйста.

— Ничего, — улыбнулась Алиса. — У нас с этим проще.

— Ну и хорошо. Значит, так: мясо в ящик за окно, хлеб в хлебницу, молоко можно в буфет, оно долгоиграющее, не испортится… Здесь вот полуфабрикаты всякие — разогреть и съесть. Кстати, я ему наконец микроволновку купила. — Вера втащила в кухню большую коробку. — Тимка, по-моему, и не догадывается об этом достижении цивилизации, а оно специально для таких, как он, предназначено. И обогреватель, а то тут в сосульку можно превратиться, на чердаке этом.

По ее интонациям было понятно, что она привыкла командовать. А по дорогой шубке можно было догадаться, что привычка эта, скорее всего, происходит не только из-за природных склонностей, но и из-за работы в бизнесе. Шубку она, впрочем, уже сняла и осталась в невозможной элегантности костюме, который самым выгодным образом подчеркивал безупречность ее фигуры.

— Может быть, ты выпьешь кофе, Вера? — спросила Алиса. — Ведь ты пришла с мороза, и здесь тоже довольно холодно.

— Я не с мороза пришла, а из машины вылезла. А холода не боюсь в принципе. Да и какой холод в Москве? У нас род поморский, крестьянский, на генетическом уровне еще и не к такому привыкли. Тимка тоже круглый год без шапки ходит и в куртке на рыбьем меху. Ну, это уже, правда, из идейных соображений.

— Он принадлежит к зеленым? — удивилась Алиса.

— Что он, идиот? — засмеялась Вера. — Просто не хочет у меня деньги брать. А собственных заработков на приличную куртку не хватает. Ладно, Алиса, это тебе неинтересно. Свари лучше и правда кофе. Или я сама сварю.

Привычка к самостоятельности явно была в ней так же сильна, как генетическая привычка к морозам. Но и Алиса редко бывала ведомой. Поэтому она начала варить кофе прежде, чем за это взялась Вера. Но та, видно, не привыкла сидеть без дела ни минуты. Пока Алиса заливала смолотый еще утром кофе водой, Вера принялась расставлять на столе чашки и блюдца.

— О! — услышала Алиса. — Тимка, что ли, чашечку нашу к себе перевез? А мне и не сказал даже.

Обернувшись от плиты, Алиса увидела, что Вера держит в руке ее фарфоровую чашку.

— Он не перевез, — объяснила она. — Это моя.

— Твоя? — изумилась Вера. — Не может быть!

Честное слово, — улыбнулась Алиса. Несмотря на явную привычку командовать, несмотря на чрезмерную активность, Вера была на редкость легким человеком; общение с нею не доставляло затруднений. — Раньше она принадлежала моей бабушке. Кстати, а откуда у вас такая же? Тим мне про нее рассказал.

— У нас-то отцовская, — пожала плечами Вера. — Моего отца, Тимкиного деда. Довольно странная для мужчины реликвия. Между прочим, и довольно обидная. — И, встретив Алисин недоуменный взгляд, объяснила: — Ему эту чашечку первая жена подарила. Она от него еще до войны ушла. По-моему, безобразие просто!

— Что безобразие? Что она от него ушла?

— Да вот подарочки эти сентиментальные. Уходишь — дело твое, уходи, а душу зачем мужику вынимать? Надписи всякие любовные… Отец, может, из-за этих ее штучек до старости один потом прожил, странно, что вообще еще раз женился. А может, и не из-за этого, — махнула рукой она. — Тут у нас жизнь сама знаешь какая была, не до сантиментов фарфоровых. Ну да ты не знаешь, конечно.

— Немножко знаю. Мне бабушка рассказывала. У меня была русская бабушка.

— Да? То-то говоришь хорошо. Ну вот, по отцу эта наша жизнь всем катком прошла. Перед войной посадили: он по работе за границей бывал, пришили контакты с эмигрантами, будто бы шпионскую сеть вербовал, еще какой-то в этом духе бред. В войну, правда, выпустили: специалисты-то понадобились, мосты на войне то взрывать, то строить требуется, не до глупостей шпионских стало. Но тоже — хороша свобода, на фронт понтонером. Реки форсировать, — пояснила Вера. — Как он выжил, непонятно. Через Днепр, говорил, по трупам шли, по воде яко посуху. Слушай, а что это я тебе рассказываю? — вдруг спохватилась она. — Тебе-то что до этого!

— Почему же мне ничего? — задумчиво произнесла Алиса. — Ведь это дед Тима. Значит, мне это важно.

— Даже так? — усмехнулась Вера. — Интересные выводы после первой ночи знакомства!

— Мы знакомы уже вторую ночь, — возразила Алиса.

— Это резко меняет дело, — хмыкнула Вера. — И что же, у тебя на него далекоидущие планы?

— Я не могу строить планы на него, — пожала плечами Алиса. — Он может строить на себя планы только сам.

— Тимка и планы — две вещи несовместные, учти. Он же стихи пишет, успел он тебе сообщить? Хотя, может, и не собирался он тебе это сообщать… Это ведь, знаешь ли, по нынешним временам занятие несусветное, и планировать при такой деятельности что-либо бессмысленно. Даже на куртку не напланируешь. Так что относись к нему в соответствии с реальностью.

— Я так и отношусь, — кивнула Алиса. Глаза Тима, широкие, похожие на скалы после дождя, представились ей во всей их манящей силе. — Вера… Ведь Тим похож на своего деда, я правильно поняла?

— А как ты догадалась? — улыбнулась та. — Ну да, так оно и есть. Отец мой, правда, здоровенный мужчина был, Тимке до него, конечно, далеко. Но если не по фигуре, а по сути — очень похож. Да и внешне вообще-то тоже. Я тебе, если хочешь, потом фотографию могу показать. Отцовскую, в смысле. У Тимки, кстати, и отчество по деду. Ну, это уж из-за моих девичьих фокусов… В общем, похож, похож. Вот я на кого похожа, черт не разберет, — вдруг засмеялась она. — Мы с братом у отца поздние дети, последыши, но все-таки я из детства помню: он на меня смотрел и головой качал.

— Почему? — не поняла Алиса.

— Да говорил, я, мол, в точности его невозможное счастье, и как такое могло получиться, непонятно, — объяснила Вера. — А отец-то у меня не сентиментальный был. И нутро крестьянское, суровое, и жизнь не баловала. Если уж он такие слова произносил, значит, и правда что-то во мне было удивительное.

В тебе и сейчас есть, — сказала Алиса. — Удивительная красота. И витальная сила. Я такое раньше видела только у моей бабуатки. Как ни странно, ты на нее похожа, — улыбнулась она. — Она была необыкновенная красавица.