вас, ласкал, пробовал на вкус…

Его хриплый голос звучал так глухо, что Мег едва разбирала слова, а может, это бешеный стук собственного сердца мешал ей слышать? Она даже не была уверена, в самом ли деле услышала последнюю, решающую фразу или ей только почудилось:

— Вы хотите, чтобы я вас любил, правда?

В конце концов, какая разница, что он говорит, что подразумевает на самом деле? — подумала Мег. Сейчас имеет значение только одно: непреодолимое желание, переполняющее меня, извечное желание женщины слиться с любимым мужчиной. Мое тело жаждет его, стремится к Николасу, без него я чувствую себя пустой.

Руки Николаса обхватили ее груди, и Мег невольно выгнулась ему навстречу, глядя из-под отяжелевших от страсти век, как Николас наклоняет голову. Когда он стал нежно лизать один сосок, с губ Мег сорвался потрясенный полувздох-полувскрик, все тело пронзили восхитительные, возбуждающие ощущения, заставляя ее мечтать о большем.

Николас отбросил одеяло, рывком снял с Мег рубашку, потом сорвал с себя халат. На какое-то мгновение в радужный мир чувственного восторга прорвалась реальность, и Мег слабо запротестовала:

— Нет! Мы не должны… без любви…

Не дав ей закончить, Николас прошептал:

— Не стыдитесь своего желания, во взаимном влечении мужчины и женщины нет ничего дурного, это естественно.

Возможно, для него так и есть, подумала Мег, но не для меня.

— Любовь — это очень важно! — пылко возразила она. — Я должна… мне нужно…

— Вам нужен я, — снова перебил Николас. Прикосновения его рук к ее коже, ставшей необычайно чувствительной, уносили Мег в другой мир, где сама мысль о сопротивлении казалась невозможной, его ласки таили в себе безмолвные чувственные обещания, которые — Мег это знала — Николас выполнит, все до единого. Лишь одно движение руки Николаса, мягко скользнувшей по ее обнаженному телу, лишь одно прикосновение его теплого дыхания к ее коже, когда он приподнял голову от ее груди и стал снова приближаться к губам, — и все аргументы против того, что неизбежно должно последовать дальше, рассыпались в прах раньше, чем затуманенный страстью рассудок Мег успел их сформулировать.

Вместо того чтобы оттолкнуть Николаса, она словно со стороны услышала собственный прерывающийся голос:

— Да, Николас, о да…

Она закрыла глаза и позволила ему вести себя в неведомую страну, назвать которую «удовольствием» было бы все равно, что назвать солнце «теплым». Ощущения, переполнявшие Мег, были настолько сильны, что на глазах выступили слезы восторга.

Николас желал Мег так сильно, что не передать словами, но ради нее, ради своей любви к ней, хотел продлить каждую из бесценных секунд. Николас думал не столько о собственном удовольствии, сколько о том, как доставить Мег незабываемое наслаждение, как сделать, чтобы воспоминания об этой ночи остались с ним навсегда, согревали его на протяжении долгих холодных лет, когда Мег не будет с ним.

Когда Мег почти призналась, что не любит его, и боролась со своим физическим влечением к нему, Николас чуть не плакал от досады. Ему казалось, без любви Мег интимный акт превратится в нечто поверхностное, малозначительное, чисто физическое, но каждый ее вздох, каждый взгляд, даже слабая дрожь ее тела обостряли его желание, делали его любовь еще сильнее. Мег вела себя так естественно, была такой любящей и нежной, что Николас быстро дошел до того предела, за которым возврат назад уже невозможен.

Мег смотрела на него как завороженная. Ей подумалось, что Николас похож на греческого бога, и ее тело трепетало от желания, к которому примешивалось нечто сродни религиозному благоговению, все ее чувства были устремлены к мужчине, которого, как подсказывало Мег сердце, ей не суждено удержать и с кем у нее не будет ничего общего, кроме этой единственной ночи близости, ночи, которая останется в ее памяти навсегда.

Каждое его движение, каждый тщательно контролируемый толчок исторгали у Мег стоны восторга. Ее тело сотряс мощный взрыв наслаждения, перед глазами словно вспыхнула разноцветная огненная радуга, рассыпавшаяся мириадами искр. Вспышки повторялись снова и снова, ловя ртом воздух, Мег шептала имя Николаса, пока наконец не обмякла, обессиленная, в его объятиях. Любовь и благодарность так переполняли ее, что не было сил сдержаться, и Мег почувствовала, что по ее пылающему лицу потекли слезы.

— Шшш… — Николас прижал ее к себе, стал гладить волосы, мокрое от слез лицо, потом нежно поцеловал в губы. — Не говори ничего, Мег. Это было так прекрасно… так правильно.

Правильно? Притом, что он меня не любит? Несмотря на физическое удовлетворение, Мег испытала острую боль. Но в одном Николас прав: говорить что-либо не имеет смысла. Он явно считает, что мое желание основано на том же чисто физическом влечении, что и его. Так зачем сыпать соль на собственные раны, облекая горькую правду в слова?

Мег жадно прижала Николаса к себе еще крепче. Ей так нужна эта близость, этот интимный контакт! Все ее чувства молили об этом. Не выпуская Николаса из объятий, она устало закрыла глаза.

Когда Мег проснулась, было уже утро. С чистого, невероятно голубого неба сияло по-весеннему яркое солнце. Рядом с ней лежал Николас. Мег несмело покосилась на него, стараясь не покраснеть от чувственных воспоминаний. Николас пододвинулся к ней и мягко сказал:

— Доброе утро.

«Доброе утро». Простые слова, но какая же в них скрыта интимность, какое чувство общности, принадлежности друг другу! И то, и другое — лишь иллюзия, самообман, с болью в сердце напомнила себе Мег. Николас ко мне ничего не чувствует, я это знаю точно. И Мег ответила ему теми же словами, но более официальным тоном:

— Доброе утро.

Николас протянул к ней руку.

— Маргарет…

От чувственности, прозвучавшей в его голосе, Мег окатила теплая волна.

— Нам нужно вставать, пора продолжить поиски, — напомнила она, впрочем, не слишком настойчиво. — Чудесный денек…

— Чудесный, — согласился Николас, обнимая ее. — Чудесный, — повторил он, касаясь ее губ нежным поцелуем. — Такой же чудесный, как ты…

В лагере скаутов протрубили подъем. Мальчики встали, умылись в ручье и стали готовиться к завтраку. Джек с другого берега ручья наблюдал, как они разводят костер, и вскоре по воздуху поплыл аппетитный аромат готовящейся еды. Сосиски, которые он украл ночью, были очень вкусными, но сейчас Джек снова проголодался. В том месте, где скауты разбили лагерь, выступающие из земли валуны образовали естественную запруду с небольшим водопадом. Джек уже убедился, что ручей довольно глубок, течение в нем быстрое, и относительно безопасно его можно пересечь только в дальнем конце небольшой лощины. Туда он сейчас и направился. В обычных обстоятельствах Джек, привыкший к изысканной пище, приготовленной миссис Хортроп специально для него, и не притронулся бы к объедкам, но сейчас привередничать не приходилось. При одной только мысли об остатках жареного бекона и сосисок у Джека слюнки текли.

Джек остановился, услышав, что мальчиков зовут завтракать. Двое ребят стояли на валунах возле самого глубокого участка запруды и бросали в воду камешки. Команды идти завтракать они либо не слышали, либо намеренно ее игнорировали. Джек видел, как один мальчик потянул другого за рубашку, вероятно, уговаривая возвращаться в лагерь, но тот стряхнул руку приятеля и попятился.

— Нас позвали! — донесся до Джека голос первого.

Мальчик снова схватил приятеля, на этот раз за руку, но тот рассмеялся, вырвался и вдруг поскользнулся, потерял равновесие и упал в воду.

— Саймон!