Я сказали, что работаем, и докладывали о своих разработках военным, но те не очень заинтересованы.

— У кого уже есть такие ракеты? — спросил Сталин.

— В Швейцарии, у фирмы «Эрликон», но на меньшее расстояние.

— У нас возник вопрос: если американцы проведут налет на Москву, ваши ракеты достанут цели на высоте двенадцать-шестнадцать, а может, восемнадцать километров?

— Потенциальная дальность до двадцати пяти километров, — докладываю.

— Хорошо. Товарищ Берия, — обратился Сталин к отцу. — Организуйте на базе уже имеющихся коллективов с привлечением министерства вооружения, любых других организаций, если это будет необходимо, эти работы. Мы должны получить ракету для ПВО в течение года.

И тут я допустил вторую ошибку, заметив, что сделать ракету за это время будет очень сложно. И это в присутствии членов Президиума ЦК, высших военных.

Сказал и тут же пожалел об этом. Сталин рассердился:

— Имейте в виду, простыми вещами мы в Политбюро не занимаемся. Любые вещи, которые мы тут обсуждаем, сложные вещи. Ваша задача не рассуждать, а выполнять! Так вот я вам приказываю, — но тут же поправился, — Политбюро постановляет в течение года сделать систему, которая прикрыла бы Москву.

Маленкову и моему отцу было поручено подготовить соответствующее решение правительства и ЦК о развертывании этих работ.

Высадка американцев, как и планировалось, состоялась, удара по их кораблям, как известно, никто не нанес. Война в Корее продолжалась, а мы занимались тем, что нам было поручено.

Эту задачу мы выполнили в течение года. Причем сделали не только образцы. Советское правительство пошло даже на такой риск и нас вынудило на него пойти: параллельно с разработкой (не имея результатов испытаний ракеты «земля-воздух») запустили в серию все предварительные агрегаты, которые с большей степенью вероятности останутся без изменений. И когда мы проводили первое испытание по поражению реальных объектов, почти 50 заводов уже полным ходом вели работы по созданию двигателей, каркасов ракет. С некоторым отставанием (так как испытывались в последнюю очередь) шли системы управления.

Параллельно с этим началось строительство кольца вокруг Москвы.

Испытания прошли очень удачно. Первой же ракетой на высоте 12-14 километров были уничтожены летящие на максимальной скорости МиГ-15. Реактивные бомбардировщики Ил-28 были менее скоростными машинами, и, вполне понятно, интереса для нас не представляли.

Но настояло командование ВВС, и пустили все же большие бомбардировщики конструкции Туполева, имевшие помеховые установки. Испытания проходили так. Экипажи поднимали самолеты в воздух, ставили на автопилот и выбрасывались с парашютами до входа объекта в зону.

Беспилотные мишени, заказанные КБ Лавочкина, к сроку сделать не успели. Позднее они появились, но сбивали их тоже первой ракетой.

Сталин остался доволен. Похвалил, пообещал всех наградить, но заметил тут же: — Этого мало. Дайте кольцо вокруг Москвы. Могу сказать без преувеличения: мир таких темпов не знал. Вся промышленность, по сути, была брошена на решение этой задачи. В строительстве кольца участвовали десятки тысяч людей. Мы, разработчики, а в основном это были люди до 30 лет, неделями пропадали на испытаниях, на позициях, на строительстве. Рабочий день, по сути, стал круглосуточным.

Когда военные доложили Сталину, что система готова, он уже знал о результатах испытаний на полигонах. Тем не менее этим не удовлетворился. Вызвал главкома ВВС и приказал подготовить к вылету с трех направлений минимум по пять самолетов. «Я вам потом скажу, с каких именно направлений пускать их на Москву. Вот и посмотрим, насколько наши молодые друзья справились с той задачей, которую мы перед ними поставили».

Мы возражать не могли, но военные, в отличие от нас, заявили, что не могут гарантировать удачного исхода, так как несбитые самолеты могут рухнуть на Москву.

Нас отпустили, и, как потом рассказывал отец, в Кремле развернулась настоящая дискуссия на эту тему. Сталину все же объяснили, что даже если будут поражены все цели, то падение обломков самолетов на пригороды Москвы может привести к человеческим жертвам. Он согласился с такими доводами, но приказал полностью смакетировать сектор обороны на полигоне и пустить с разных направлений и на разных высотах и скоростях самолеты различных типов. Испытания прошли удачно. Как Главный конструктор, по статусу я в числе других должен был получить звание Героя Социалистического Труда, но в списках не значился. Правда, орден Ленина и Сталинскую премию получил ранее за создание противокорабельной ракеты.

Вообще тогда существовала отработанная практика. Специалисты, участвовавшие в реализации поставленной задачи, в выполнении того или иного проекта, представлялись к наградам. И ряд моих товарищей тогда действительно получили звания Героев.

Когда мы сделали противокорабельную ракету, мне удалось настоять, чтобы летчики Анохин и Павлов были удостоены звания Героя Советского Союза. Амет-Хан Султан, тоже замечательный летчик- испытатель, стал дважды Героем Советского Союза еще в войну. На его счету было полторы сотни воздушных боев и три десятка сбитых немецких самолетов. Сбитых лично. А еще два десятка — в составе группы. И как летчик-испытатель он оказался на высоте — участвовал в испытаниях свыше ста машин.

И я, и мои товарищи считали, что он должен стать трижды Героем. Он бесспорно этого заслуживал. К сожалению, на это не пошли. Амет-Хан Султан, по национальности крымский татарин, был вычеркнут из списков…

Когда говорят, летчик от Бога, это о таких, как Султан. Окончив до войны авиационную школу, он был летчиком-истребителем, командиром звена, эскадрильи, помощником командира полка. Очень симпатичный человек, если хотите, типичный летчик-истребитель тех лет. Коренастый, широкоплечий, невысокого роста, с железным здоровьем и с железными нервами. Думаю, только национальность помешала ему закончить войну трижды Героем. А после войны, несмотря на отношение к крымским татарам, его все же приняли в Военную академию как дважды Героя. В силу многих обстоятельств учиться он не стал. Возможно, внутренние обиды тому виной, возможно, другие причины помешали, но из академии Султан ушел. Тогда я его еще не знал. Познакомились мы позднее. Демобилизовавшись из армии, Султан пришел в Летно-испытательный институт Министерства авиационной промышленности. Там мы и встретились.

Нам нужно было отобрать несколько человек, которые согласились бы участвовать в испытаниях. Проект противокорабельной ракеты у нас уже был готов, необходим был аналог такого снаряда, управляемого человеком, т. е. вместо боевого заряда в ракете находился летчик-испытатель. Ракета подвешивалась к самолету Ту-4, и машина взлетала…

В Крыму находился аэродром с полигоном для атомной авиации. Мы решили его использовать, надо было лишь увеличить до пяти километров взлетно-посацочную полосу.

Из нескольких десятков людей, рекомендованных нам, мы отобрали четверых. Кроме Султана, пригласили Сергея Анохина, много лет проработавшего в КБ авиаконструктора Александра Сергеевича Яковлева. Летное чутье имел необыкновенное. В одном из испытательных полетов он должен был разрушить в пике самолет и выброситься с парашютом. Тогда он потерял глаз, но летал потрясающе.

Султан, кстати, тоже не раз отличался на испытаниях. По инструкции — так неоднократно бывало — должен выбрасываться, а он несколько самолетов с риском для жизни сумел посадить — и лавочкинских, и микояновских.

Павлов и Бурцев тоже были отличными летчикамииспытателями. Каждый из них сделал на нашем снаряде по 30-35 вылетов. Риск был огромный. Посадочная скорость машины достигала 400 километров в час.

После взлета самолета наши снаряды отрывались от машины, испытатели наводили их на корабль, делали разворот и шли на посадку. Вероятность катастрофы была чрезвычайно высокой, но Амет-Хан, Анохин, Павлов и Бурцев шли на такой риск добровольно. Тогда они действительно здорово помогли нам, разработчикам. Мы сэкономили и время, и сотню ракет.

За испытание «Кометы» Амет-Хан получил орден Ленина и Государственную премию. Стали