В этот раз идти было страшно. Сегодня не было никаких предположений — что да как. Сегодня была уверенность. В Анахроне кто-то есть. И, возможно, не первый день. Не чудилась тогда вонь. Ох, не чудилась! И спал плохо поэтому.
В Анахроне стояла гробовая тишина. Такая, что в ушах звенело. Где-то глубоко в зеве колодца еле слышалось мерное капанье воды.
Сигизмунд буквально заставил себя приблизиться к окуляру наблюдательного устройства. Неприятно. Стоишь спиной к пустому коридору, откуда может в любой момент появиться… кто-нибудь. Или что-нибудь. Но гораздо хуже было то, что за спиной оказывался также бездонный колодец. Веяло от него чем-то… этаким. Не к ночи будь помянуто!
— Ну, Стрыйковский, — проговорил Сигизмунд, старательно разрушая тишину. Тишина не разрушилась. Голос увязал в ней.
Сигизмунд еще раз бросил взгляд через плечо и прильнул к окуляру.
И тут же отпрянул, как от удара.
В камере был человек!
Человек сидел, повернувшись широкой спиной к наблюдательному устройству, сгорбившись и свесив голову. В слабом свете лампочки Сигизмунд видел его мощные, покатые плечи. Человек был устрашающе огромен. И грязен. Серо-пегие волосы разметались по спине. Он не подозревал о том, что за ним наблюдают. И не шевелился. Но он был жив. Сигизмунд безошибочно ощущал это.
Он был живой, сильный и страшно свирепый. Его глодала ярость.
Сигизмунд перевел дыхание. Вытер пот со лба. Что же теперь делать-то? С этим монстром не совладаешь. Пока разинешь рот, чтобы его уговорить — мол, дружба-фройндшафт, — разорвет. Голыми руками.
Взгляд Сигизмунда невольно устремился к стеллажу, где соблазнительно поблескивали никелированные цилиндры. Одни содержали седативные, другие — отравляющие вещества. Зеленые и красные. Отравляющие, разумеется, красные.
Ну так что — ввинтить баллончик в гнездо, вон оно, нажать на кнопочку… а завтра, когда все как следует проветрится и будет произведена санация камеры (все-то мудрый Аспид с коллегами предусмотрел!) — багром и в колодец. И никаких тебе проблем.
Решение принимает он, Сигизмунд. Единолично. И спрашивать за это решение с него никто не будет. Некому.
Сигизмунд решительно подошел к стеллажу. Взял в руки запыленный баллончик. И нечего разводить интеллигентские нюни. Вамба, небось, своими руками человек пять — никак не меньше — зарубил. Да и на Вавиле, по здешнему законодательству, столько висит — на вышку потянет. А он, Сигизмунд, их честными людьми считает. За один стол с ними садится.
Сигизмунд ввинтил баллончик в гнездо. Все. Осталось нажать на кнопку. Еще раз заглянул в окуляр. Человек слегка пошевелился, потер затылок. Снова замер.
Ах, чтоб его!.. Сигизмунд живо представил себе нынешнюю ночь и завтрашнее утро. Тоненько взвыл от ужаса. И не то, чтобы трупов боялся… Завтра придет, откроет дверь. Можно респиратор одеть на всякий случай — вон висит. Можно даже костюм биологической защиты напялить.
Труп будет лежать на нарах. Всего и дел — зацепить его багром, дотащить до колодца и спихнуть. Но вот как раз этого Сигизмунд представить себе не мог.
Всхлипывая, он вывернул баллончик. Заставил себя вернуть его на стеллаж. Взялся за зеленый. И похолодел. А вдруг он что-то перепутал?
Да гори оно все синим пламенем!..
Вся тусовка, за исключением скалкса, была в сборе. Сигизмунд понял это, едва переступил порог. Из кухни доносился голос Аськи и сочный смех Вавилы. Вот ведь необидчивые!
Завидев Сигизмунда, Аська оживленно заговорила:
— Представляешь, Морж, я тут такую статью прочитала про смертную казнь через повешение! Оказывается, человек в петле живет двадцать секунд. А некоторые — больше. Ну, у хорошего палача — двадцать, а у фигового — до минуты, вот ужас-то. Я тут глаза закрыла и стала отсчитывать эти двадцать секунд, слушай, это очень долго, это просто кошмар, как долго. Я бы не выдержала… Я потом полночи не спала. Меня Вавилыч утешал, утешал… Слушай, Морж, а что ты такой зеленый? Тухлых котлет обожрался?
Сигизмунд понял, что еще немного — и его стошнит. Встретился глазами с Вамбой. Вамба сразу перестал улыбаться. Во взгляде водянисто-серых глаз шурина мелькнула тревога.
— Хвас? — спросил он негромко.
Теперь и Вавила замолчал, построжал лицом.
— Вы чего, мужики? — недоумевала Аська. — Из-за смертной казни? Так ведь это я так. У нас в стране, между прочим, просто мочат, в смысле — расстреливают. А в Америке… Вика, переведи им про электрический стул!..
— Вика, — тихо сказал Сигизмунд, — переведи Вамбе…
Все замолчали.
— Что стряслось? — спросила Вика. — Да ты сядь. На тебе лица нет.
И встала, освобождая ему место.
Сигизмунд тяжело плюхнулся на табуретку.
— Еще один перенос, — сказал он обреченно. — Человек. БОЛЬШОЙ. Переведи им. Мне помощь нужна. Пускай одеваются и идут со мной. Меч пусть возьмут. Только пускай в газету завернут, что ли, а то ведь арестуют нас… средь бела дня… Да, и пусть пока ни о чем не спрашивают, ладно?
— Уроды, сволочи, гады, фашисты! Все, все мне испортили! Мудозвоны, суки, козлы вонючие, падлы! У человека один раз в жизни! Чтоб вас так! — надрывалась Аська, бежавшая сбоку от Сигизмунда. Сигизмунд в ватнике и оба вандала в куртках мрачно шествовали гуськом, волоча ржавые помятые ограждения. У Сигизмунда на плече лежал громадный разводной ключ. Аська семенила рядом, ругалась, орала и охотно разъясняла всем встречным-поперечным, что вот, эти мудозвоны газовщики свадьбу ей сорвать хотят. Газ перекрыли. Перепутали что-то. Пирог свадебный, конечно, уже погиб! Так прямо в духовке и погиб! Как в Освенциме, в газовой камере! Встречные слушать Аську не хотели, обходили процессию дугой. Только бабка какая-то осудила. Правда, осудила не по делу — аськины туалеты и прическа бабке не глянулись. Их и осудила. Аська попыталась вступить с бабкой в военный конфликт, но была нейтрализована Вавилой.
Вавила, играющий роль жениха-неудачника, солидно повторял:
— Так бутем зенитса, Ассика?
У Виктории была роль класса “кушать подано”. Она вышагивала с другой стороны, держа под мышкой завернутый в газету меч. Вид у Вики был отрешенно-мрачный. Время от времени Вика торжественно возглашала:
— Заткнись ты, Анастасия. И без тебя тошно.
Все это, по мнению Аськи, являлось конспирацией высшего уровня.
По соседству с заветным люком бродили совершенно ненужные тетки с жирными мопсами.
— Аська! Ликвидируй баб! — прошипел Сигизмунд.
Аська охотно перешла на почти-ультразвук. Скандал заполонил собою все пространство двора- колодца, и находиться рядом с люком сделалось невыносимо.
— Лезь, лезь, скотина пьяная! Ишь, налил зенки! Лезь, тебе говорю! Пирог погиб! Все погибло!
