ремешок. Этого дяди-женин мозг уже не вмещал, поэтому дядя Женя легко отказался от идеи обнажить меч. Повернулся к Сигизмунду сияющий. Заговорил взволнованно:
— Самое… ну, самое… это… и-и-и… значит, ну оружие — это самое у меня, значит, было тоже… я собираю.
Наталья нахмурилась.
— Что это у тебя там такое?
Сигизмунд подошел к пианино. Взял меч. Развязал ремешок, извлек из ножен.
— Ну вот, — сказал он, — полуавтомат. Поднимаешь руками, опускается сам…
— Купил? — агрессивно осведомилась Наталья.
— Да вроде того, — сдуру брякнул Сигизмунд.
Евгений потянулся к мечу трепещущими руками.
— Настоящий?
— Да.
— Двенадцатый век?
— Пятый.
Евгений осмотрел клинок из рук Сигизмунда — тот не на шутку опасался, что дядя Женя порежется — и засмеялся. Толстым пальцем погрозил, будто шалуну.
— Самое… Новодел, самое, видно… Я обучался, самое, металловедению, это… знаю… Да и в музее видел. Пятый век — они корявые, ржавые, закалка у них не та. У них закалка была примитивная, в землю закапывали да потом счищали, это самое, не настоящий закал. Вот у самураев — катаны… самое… настоящий закал.
Наталья каменно молчала. Сигизмунд без труда слышал ее безмолвный монолог. На Ярополка, значит, денег нет! А на всякую ерунду деньги, значит, есть! Какой-то бутафорский меч купил, да еще поддельный! Скоро по лесам начнет бегать с подростками, в хоббитов играть!
— Да нет, — сказал Сигизмунд со вздохом, — настоящий он. Пятый век. — И завел с вамбиных слов: — Представляешь, Наталья, думал я даже обоерукому бою научиться, инструктор мне хороший попался. Вот, меч… Представляешь, он говорит: поверье есть, будто иной раз в обличьи обоерукого воина божество скитается. Был у них в соседнем селе один такой, левой рукой бился не хуже, чем правой, а глаз у него всего один — другой враги выбили.
На Наталью это не произвело ни малейшего впечатления. Дядя Женя воспользовался тем, что Сигизмунд отвлекся, завладел мечом и попытался залихватски взмахнуть. Не совладал с “полуавтоматом” — выронил. Меч тяжело воткнулся в пол и с низким гулом, дрожа, затих. Расщепил паркетину.
— Что ты мне тут всякие глупости рассказываешь! — накинулась Наталья на Сигизмунда. — Убери эту железяку. Нам некогда. Давай сюда “Кама-сутру”, и мы пойдем.
Сигизмунд все-таки заставил гостей выпить чаю. Ему страх любопытно было выяснить, что же за книгу ваяет дядя Женя и для чего ему “Кама-сутра” понадобилась. Наталья безучастно смотрела в окно. Дядя Женя возбужденно булькал:
— Оргазм, самое… Два часа должен быть! Нормальный оргазм, значит, два часа. У меня один раз… два с половиной было, самое, оргазм был. — И вдруг заревел, стуча кулаком себя по колену: — Ненавижу, эта извращенная цивилизация, извращенная, самое, пять минут — и все!
— Иногда и меньше бывает, — поделился опытом Сигизмунд. — А иногда не бывает и вовсе. И нестояк случается.
— У меня, самое, страх кастрации, самое, вы про это не говорите мне, — разволновался дядя Женя. — С детства, значит, вбитый страх. Потом только открыли, самое, вывели с глубинного уровня на сознательный. Я ведь по жизни десантник. Воин! Мне надо завоевывать! Горизонты! Высадиться и завоевать! Деньги, самое, власть, секс!.. На этом, самое, все стоит! На этом! На этом! — ярился безобидный, как головастик, дядя Женя и сильно бил себя по колену.
В дверь позвонили.
— Что сидишь? — холодно спросила Наталья. — Открой. К тебе же пришли.
Сигизмунд открыл. Влетела Аська, следом за нею — Вамба. Оба ржали.
Сигизмунд похолодел. Аська с ходу сунула ему в руки какой-то мягкий зеленый пакетик и затарахтела:
— Представляешь, Морж! Там на Невском какой-то хрен зеленый надули, воздушный, такую штуку рекламную! И две девки стояли как вареные, у них еще мешок был, они из этого мешка вот эти херовины всем раздавали! И мне дали! Ты гляди, гляди, чего тут написано!
Сигизмунд машинально глянул на пакетик. Это была рекламная пробная упаковка шампуня какой- то иностранной фирмы. Укрепляет волосы, питает от корней…
— Здесь, здесь гляди! — выплясывала вокруг Аська. — Ты здесь читай! Во — “шампунь с глюкасилом”! Слово-то какое! ГЛЮКАСИЛ! — Она повернулась к Вамбе. — Глюкалово! А? Помыл башку — и неделю глюки бродят!
— Иди в зад! — с готовностью отозвался Вамба. И заржал. Будто невесть какую удачную шутку отмочил.
Тут Аська наконец заметила Наталью и дружески поздоровалась.
— Приветик!
— Привеетикс, — поддержал и Вамба.
Наталья не ответила.
— А это кто у нас такой хороший? — заблажила Аська, завидев гигантского дядю Женю. — Ой, Морж! Где ты это нашел? Ой, кончу! Ой, умру! Вамба!..
Дядя Женя испугался. Съежился, переполз поближе к Наталье.
Вамба для пробы рыкнул. Гулко захохотал. От Вамбы сильно пахло пивом. Пояснил дружески:
— Махта-харья! Унзара скурин!
— Это мой шурин, — представил Вамбу Сигизмунд. — Собственно, это его кореша меч.
— Так ты шурину меч купил?
— Да нет, дружку… То есть, он сам его купил.
Оказалось, что Вамба сделал довольно большие успехи в русском языке. Выслушав диалог Сигизмунда с бывшей супругой, “скурин” ухмыльнулся и пояснил:
— Нэй купил. Убил — забрал! Так. Вавила — меньял. Многа авизьос — меньял. Так. Вавила — муди-дзон.
— Проводи нас, — процедила Наталья. — До двери.
Из окна Сигизмунд видел, как они идут по двору. Наталья явно пилила дядю Женю. Тот невозмутимо вышагивал впереди, задрав бородищу и счастливо держа под мышкой коробку с “Кама- сутрой”.
Наконец-то великая битва “Зима — Весна — 97” завершилась вялой и малоубедительной победой Весны. Вместе с грязноватым снегом растаяла в городе и последняя наличка. Денег у населения не стало вовсе. Замерло все. Создавалось странное впечатление, будто все федеральные, муниципальные и Бог еще знает какие бюджеты, что еще оставались в городе, были вброшены в эту битву, подобно тому, как два года назад все государственные деньги сожрала чеченская война.
По ого день-деньской толстомясые дяди жевали тему “недоимок”. Мол, все оттого, что собираемость налогов дерьмовая. Мол, поднимем сейчас собираемость — и завтра-послезавтра, максимум через месяц, наступит райская жизнь. Только бы собираемость поднять. Настойчиво убеждали обнищавший народ: в этом, мол, все дело.
Город угрюмо смотрел “Историю любви”, “Девушку по имени Судьба”, “Санта-Барбару”, “Даллас” и прочие бессмысленные тележвачки. Из навороченных кафе по утрам выносили на помойку скисшие пиццы и прочую невостребованную снедь. Там их находили и разогревали на костерках нищие. Любопытствующих домашних псов и алчущих бездомных собак нищие отгоняли палками и ножами. Сигизмунд знал об этом не понаслышке — кобель что ни день обеспечивал все новые прецеденты.