посещали альпинистскую секцию при Дворце Пионеров, ночью, тайно совершили восхождение. Точнее, пробрались во флигель с крыши, выбив одно из окон. Мероприятие было опасным и бессмысленным, что делало его притягательным вдвойне.
Очутились в производственном помещении, давно заброшенном и очень грязном. Никакого видимого прохода на первый этаж не обнаружили. В углу стоял древний сверлильный станок, покрытый пылью. Под потолком висела закрепленная там мощная лебедка. Археологические раскопки в горах мусора, разгребаемого ногами, выявили также пару окаменевших рабочих рукавиц и пустую бутылку из-под “Солнцедара”.
В полу имелась “дверь” на первый этаж. Поскольку “дверь” эта представляла собой нечто вроде трюмного люка (его-то и должна была поднимать лебедка), то проникнуть вниз двум любопытствующим дилетантам так и не удалось. Тем более, что лебедка оказалась обесточенной — проверили путем бросания мелких металлических предметов.
Хотелось подвигов. Ограничились тем, что написали на стене кирпичом “DEEP PURPLE”, на чем и успокоились.
Сигизмунд впоследствии рассказывал своей первой девушке, что видел во флигеле скелет, прикованный к станку цепями. В черепе скелета застрял иззубренный осколок. Второй девушке Сигизмунд тоже пытался это рассказывать, но почему-то у второй девушки рассказ успеха не имел. Возможно, потому, что первой было восемнадцать, как и Сигизмунду, а второй — двадцать один.
Постепенно все эти приключения отошли на второй план. Во всяком случае, для Сигизмунда. Проникнуть в помыслы обитателей детсада ему было не дано. Из общения с Ярополком Сигизмунд знал, что у детей бывают подчас самые неожиданные фантазии. Так, Ярополк на полном серьезе считал воплощением злой колдуньи Бастинды одну вполне безобидную повариху из их детского сада.
Желтая стена флигеля, давно уже не представлявшего для Сигизмунда никакого интереса, была исписана различными изречениями. Поверх старых, любительских надписей кирпичом и мелом (преимущественно сакрального характера) появились уже новые, профессиональные, маркером. Наиболее примечательные из них гласили: “МЫ ВМЕСТЕ”, “SUN OF ACID” (этот девиз иллюстрировался изображениями грибочков с идиотскими ухмылочками), “ЛЮДИ, УЛЫБАЙТЕСЬ!” (без иллюстраций), “WARLOK, SUN OF SATHANA”, “INGRIA” (готическими буквами — творение юных неофашистов), а также взятое в замысловатую извилистую рамочку “ВИТЯ ЦОЙ”. Все это свидетельствовало по большей части лишь о том, что гормональное развитие подрастающего поколения идет вполне нормально.
Ни гараж, ни флигель, ни надписи на нем не дали Сигизмунду ответа. Мусорный бак наличествовал, но безмолвствовал. Сидящий на нем кот — тоже.
Дома Сигизмунд зачем-то начертил схему своего двора и долго сидел над ней, постукивая карандашом. Размышлял. Ни к чему не пришел.
Из бесплодных раздумий его вывел телефонный звонок. Звонила мать. Просила съездить с ней к тете Ане — забрать картошку.
— Какую картошку?
Сигизмунду не хотелось отрываться от схемы. Пунктиром он прочертил место, где был “ведьмин круг”.
Мать охотно объяснила, что тетя Аня с кем-то договорилась и привезла с дачи мешок картошки. Своей. Обещала поделиться. Не тащить же матери тяжелые сумки, когда у сына своя машина…
Ехать Сигизмунд не рвался. Вся эта картофельная эпопея представлялась ему совершенно бессмысленной. Но отказать он тоже не мог. И потому нехотя договорился с матерью на завтра.
У тети Ани имелся участок. Она свято верила в мифическую программу, согласно которой каждый горожанин, имеющий участок, вполне в состоянии прокормить себя сам. По мнению Сигизмунда, вся эта бурная сельскохозйственная деятельность оборачивалась чистым убытком. Каждую весну тетя Аня закупала семена. Сортовые и невероятно приспособленные к гнилому питерскому климату. Согласно аннотациям на красивых разноцветных пакетиках, картошка будет колоситься, как сумасшедшая, а морковь вырастет размером с тыкву.
Целое лето тетя Аня ковырялась на своих шести сотках в людском муравейнике, обсевшем станцию “Мшинская”. Половину урожая обычно теряла еще в земле: то не было дождей, то дожди наоборот лили непрерывно. В доме у тети Ани постоянно стояли коробочки из-под кефира, в которых что-то проклевывалось.
Сигизмунд однажды подсчитал, что купить картошку на рынке, даже по завышенной цене, обходится все равно дешевле, нежели выращивать ее на собственном огороде. Если учитывать транспортные расходы. Но тетя Аня не желала учитывать транспортные расходы. Огород давал ей ощущение осмысленности бытия: она не сомневалась в том, что кормится сама и кормит балбеса- Генку.
— Тебе что, так нужна эта картошка? — спросил Сигизмунд у матери, когда та с деловым видом забралась на переднее сиденье и, суетливо дергая ремень, принялась пристегиваться.
— Анна звала, — сказала она. — Что же, отказываться? Ты, Гоша, тоже — думал бы, прежде чем обижать людей. А то наорешь, нахамишь, а потом, как ни в чем не бывало…
— Да я почти ничего не помню. Я что, сильно нахамил тебе тогда?
— Да уж. — Мать поджала губы.
— Ну извини.
Сигизмунд потянулся к матери и чмокнул ее в щеку. Она оттолкнула его локтем.
— Да ладно тебе, — проворчала она. — Плохо вот, что ты пьешь.
— Я на дне рождения был.
Мать помолчала. Потом заговорила о другом. Спросила, как дела у Натальи.
— Наталья замуж собралась, — поведал Сигизмунд злорадно.
— Оно и понятно. Она ведь никогда тебя, Гоша, по-настоящему не любила. Я-то видела… А как нашла кого получше-побогаче, так и…
— Мы же с ней давно в разводе…
— А ты много знаешь, что она вытворяла, пока вы с ней жили… Ты целыми днями работал. Жену без пригляда…
— Ну хватит, мать!
— Ты мне рот не затыкай. Наталья твоя только хвостом вильнула — и поминай как звали… А ты-то сам что? Так и будешь век холостяковать?
— А что? Так спокойнее.
— На старости лет стакан воды подать будет некому…
— Ладно, мать. Успею еще в хомут сунуться.
Тетя Аня поила их чаем с крыжовенным вареньем. Варенье она изготовила сама. Именовала его “чеховским”, поскольку великий писатель весьма жаловал такое варенье. У Сигизмунда с некоторых пор фамилия Антона Павловича вызывала совершенно неуместные ассоциации.
— А это что у вас там, тетя Аня? — спросил Сигизмунд, указывая на пять больших полупрозрачных мешков, стоявших под окном. Мешки были туго набиты чем-то желтоватым.
— Это грибы, — с гордостью ответила тетя Аня.
— Какие грибы?
— Я их уже месяц поливаю. Пока еще ничего не выросло.
— А как они вырастут?
— Они должны прорвать мешок и выйти на поверхность. В одном месте уже бугрится…
— Где ты это взяла, Анна? — спросила мать, с любопытством разглядывая мешки.
— Купила в одной фирме. Они обещали принимать у меня урожай. По двадцать тысяч за килограмм.
— И сколько кило собираетесь снять с мешка, тетя Аня?
— Говорят, не менее пяти. А если будут условия благоприятствовать, то и все десять.
