он распутывал сложный клубок загадок, связанный с появлением и исчезновением Лантхильды. А все остальное его попросту сейчас не парило.

Поэтому вечером Сигизмунд поехал к Вике. Пояс и монетки прихватил с собой. Показать, побеседовать.

Открыла Аська, от пят до подбородка завернутая в одеяло.

— Ой, это ты, Морж… — сказала она расслабленно. — Хорошо, что это ты, а не этот…

— Кто, реж?

— Какой реж… Этот, мудила из жилконторы. Когда, мол, долги заплачу. Я ему говорю: денег нет, а натурой жилконторе не дам. А что они со мной сделают? Выселят? Это конституцию нарушает…

— Ты что в одеяле? Новая роль? Мумию играешь в мюзикле “Клеопатра”?

— А что, есть такой мюзикл? Врешь ты все, Морж. У тебя деньги есть?

— В Центральном Сбербанке.

— Без дураков. Двадцатка есть?

— Двадцатка… есть.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Аська, — я тебе сейчас десятку добавлю, купи чего-нибудь пожрать. А то сейчас сестрица явится. Она знаешь какая из своих библиотек приходит? Глаза красные, как у кролика, а жрет, как удав. Я целый день сегодня из дома выйти не могу. И вчера не могла. Никак не одеться. Все лежу, лежу… Ты пельменей каких-нибудь купи. Что-нибудь посытнее.

Удаляясь и путаясь в одеяле, Аська крикнула:

— И хлеба!

— Десятку-то дай.

Аська вернулась, сунула мятую десятку.

Да. Деньги стали не те, что раньше. Это раньше зелененькую трешку можно было с шестьдесят лохматого по восьмидесятый год жевать и ничего-то бумажке не делалось. А нынешние так и норовят развалиться.

— Дверь захлопни, Морж! — проговорила Аська, снова удаляясь.

Сигизмунд купил пельмени, хлеб и три бутылки пива. Дверь открыла Вика. Приняла из рук покупки, кивнула на вешалку:

— Раздевайтесь.

И ушла на кухню.

Из кухни донесся голос Аськи:

— Явился, Морж?

Аська уже оделась. Сидела на кухне с сигаретой. Вода в кастрюле закипала в ожидании пельменей.

— Слушай, Морж, — сказала Аська, — мне тут бумажка странная пришла… Из налоговой инспекции. Будто я в 95-м году заработала а-ахреновенно много денег и должна теперь поделиться с голодающей державой…

Она вытащила из-за наружной проводки несолидный с виду мятый квиточек. Сигизмунд взял, вник. Вика тем временем молча вытряхивала пельмени в воду.

— Пиво откройте, Сигизмунд, — сказала она вдруг.

— Угу.

Бумажка содержала скрытую угрозу (“в 1995-м году вы имели дополнительные источники дохода”) и неумелую лесть (“мы надеемся на взаимопонимание и сотрудничество”).

— Источники дохода! — сказала Аська, внимательно следившая за читающим Сигизмундом. — Дополнительные! Морж, я подохну! У меня в 95-м году не то что дополнительных — у меня вообще никаких источников не было… Ни доходов, ни приходов…

Сигизмунд и сам знал, что в том году Аська с голоду дохла. Месяцами в доме сахара не водилось, вместо чая какую-то кору заваривали. Иногда Сигизмунд Аську подкармливал, иногда — реж.

— У тебя трудовая в 95-м где лежала?

— А у меня ее нет.

— Как нет?

— Потеряла… — А потом вдруг нахмурилась и вспомнила. — Нет, была. Она и сейчас там лежит, только я забыла.

— Где?

— В столовке. Тошниловка на углу Большого… Ее сейчас закрыли. Года полтора уже как закрыли. Ой, — закручинилась Аська, — точно, была трудовая. А теперь что делать? Морж, посадят меня без трудовой за тунеядство?

— В долговую яму тебя посадят, — сказал Сигизмунд. — За недоимки.

Последнее слово он произнес не без яда, поставив ударение на второй слог.

— Сигизмунд, пиво откройте, — повторила Вика.

Аська схватила бутылку и принялась снимать пробку зубами. Сигизмунд у нее отобрал. Аська потрогала зуб пальцем.

— Держится.

Сигизмунд, подумав, открыл все три бутылки об угол стола. Открывашки тут отродясь не водилось. Зато один аськин хахаль предусмотрительно набил на край стола металлический уголок. Для удобства.

Аська — то ли от того, что одеться несколько дней не могла, то ли от общей расслабленности — от одной бутылки пива окосела так, что Сигизмунду стало завидно.

— Еда, — изрекла Аська, помахивая вилкой, — это самый сильный наркотик.

Глаза у нее и впрямь сделались дурные.

— Ну так что мне с этой бумажкой делать, Морж? Идти в налоговую али не идти? А если они за мной жандармов пришлют? И повлекут?..

— В Сибирь. Мимо станций метро “Электросила”, “Парк Победы”, за памятник героическим защитникам Ленинграда, звяк-звяк, так звенят кандалы…

— Ты смеешься, а мне не смешно. — Аська отобрала у Сигизмунда бумажку и снова запихала ее за проводку. — Меня же заберут, не тебя.

— В масках. И с пистолетами. С маузерами в деревянной кобуре.

— Морж, я серьезно.

— И я серьезно. Подотрись ты этой бумажкой и забудь.

— Мне ее в ящик кинули. Они мой адрес знают.

— Мало ли какое говно в ящик кидают. Ты за нее не расписывалась.

Сигизмунд вдруг поймал на себе взгляд Вики.

— Что, Виктория, вам тут все, небось, диким кажется после заграницы?

Вика неопределенно дернула плечом.

Аська поглядела на одного, на другого и вдруг взъелась:

— Слушай, Морж, а ты чего, собственно, приперся? Ты по делу? Или сестрицу мою клеить? А может ты, Морж, ко мне клеиться притащился? А ты мне пирожки в долговую яму кидать будешь?

— Буду, — сказал Сигизмунд.

— Тогда я согласна.

— Скажи об этом налоговому инспектору.

Аська энергично показала ему дулю.

— Вообще-то я по делу, — сказал Сигизмунд. — Вот…

И выложил на стол монетки и пояс.

— Ой, какая феня классная! — завопила Аська и потянулась к поясу. Сигизмунд со странной ревностью смотрел, как Аська хватает пряжку, подносит к глазам, начинает рассматривать, шевеля губами — будто тщась что-то прочесть.

Вика осторожно взяла монетки. Потом порылась в сумочке и вытащила лупу. Долго разглядывала — Аська успела известись и соскучиться. И пиво кончилось. Аська уж изнамекалась, чтобы Сигизмунд еще за пивом сходил, но он делал вид, будто не понимает.

Наконец Вика отложила монетки, взялась за пояс.