Этого переноса Сигизмунд не помнил. Не то спал, не то был без сознания. Ему показалось только, что тянулся перенос бесконечно долго.
Какое-то время Сигизмунд лежал неподвижно. В смеженные веки назойливо бил свет лампочки. Кругом стояла ватная тишина, нарушаемая лишь журчанием воды.
Сигизмунд чуть повернул голову. Увидел грязно-зеленую стену.
Он понял.
И тут его охватила паника. Он просто взвыл от ужаса. Попался!
Плохо соображая, что делает, Сигизмунд подбежал к герметично закрытой двери и начал молотить по ней кулаками с криком:
— Выпустите меня отсюда! А! Выпустите!..
Дверь, естественно, не поддавалась. Сам же и закрывал!.. Сигизмунд несколько раз боднул ее. У него тотчас заболела голова.
Всхлипывая и пошатываясь, Сигизмунд побрел обратно к нарам. Завалился на них.
Кошмар случившегося все больше завладевал мыслями. Он, Сигизмунд, — единственный, кто посвящен в тайну Анахрона. И он же оказался пленником адской машины. Его никто не выпустит отсюда. Никто.
Некому.
Первые несколько часов Сигизмунд обдумывал свое положение. Лихорадочно искал способ выбраться. И чем дольше размышлял, тем глубже проникался уверенностью, что выбраться отсюда не удастся.
Стало быть…
Стало быть, вероятнее всего ему придется умереть здесь. От голода.
В принципе, каждый человек знает, что когда-нибудь умрет. Ужас вызывает не мысль о смерти. Ужас вызывает определенность. Когда смерть обретает и вид, и сроки.
Паника росла. Как за соломинку ухватился за надежду, что Анахрон сработает еще раз и вынесет его отсюда. Но здесь от Сигизмунда ничего не зависело. А умолить бога Анахрона невозможно. Потому как нет такого бога.
Тогда Сигизмунд попробовал обратиться к тому Богу, который, по уверениям Федора, существует. Но ни одной молитвы толком не знал. Вдруг понял, что обращается к Творцу всего сущего как к “Богу Федора”. Мол, Бог Федора, коли ты такой могучий, — услышь меня, я здесь!
Так. Все. Крыша едет. Пора приходить в себя. Белых верблюдов посчитать, что ли?
Однако это не слишком помогло. Сигизмунд, истомленный переживаниями, провалился в зыбкое забытье.
Толком поспать ему не удалось. Лампочка светила и светила, не давая глазам покоя. Разбить ее, что ли? Запустить кроссовками и… остаться в полной темноте. Наедине с кошмарами, которые обязательно повылезают изо всех углов.
Нет, лучше уж лампочка. Можно, в конце концов, куртку на голову натянуть.
Звон тонкой струйки воды из ржавого крана, поначалу не слишком заметный, постепенно стал ввинчиваться в мозги.
Неожиданно перед глазами начали вспыхивать белые пятна. Сперва показалось — в глазах рябит. Но нет. Это был еще один эффект Анахрона. Вся камера наполнилась пульсирующими огоньками. Сигизмунд наблюдал за ними с интересом, сам дивясь тому, что не испытывает страха.
Затем огоньки погасли. Будто и не было.
За самонадеянность Сигизмунд был наказан спустя короткое время, когда по всему подземелью прошел утробный низкий гул. Рычало то громче, то тише. Сигизмунд, парализованный ужасом, сидел на нарах, скорчившись. Его будто пригвоздило к доскам тысячами гигантских ледяных игл. Сейчас Сигизмунд точно знал, что там, в глубинах колодца, яростно беснуется кто-то огромный. Какая-то подземная безымянная сила, которую вызвали к жизни дед и его сподвижники.
Правильно говорили Вавила с Вамбой. В колодце кто-то таится. Вандалы — люди, близкие к природе. Они чуят.
Рычание становилось все тише и наконец заглохло. Страх не отпускал еще с полчаса. Но постепенно Сигизмунд расслабился. И тогда его вновь начало терзать неумолчное журчание воды.
Сидя на нарах, Сигизмунд обхватил голову руками, покачался из стороны в сторону, попробовал петь, но тут же отказался от этой затеи.
Потом почувствовал, что рядом кто-то есть.
Сигизмунд осторожно повернул голову и почти до крови прикусил губу, чтобы не заорать. На нарах, на расстоянии вытянутой руки от Сигизмунда, сидел Аспид.
Дед был облачен в полосатую пижаму и стоптанные тапки на босу ногу. На голове у него красовалась треуголка, сделанная из газеты. Скрестив на груди руки и зажав в зубах длинную “герцоговину”, дед невозмутимо попыхивал папиросой. На Сигизмунда он не обращал ни малейшего внимания.
Некоторое время Сигизмунд опасался предпринимать какие-либо действия. Потом понял, что дед то ли не замечает его, то ли делает вид, будто не замечает, то ли вообще является иллюзией.
Осмелев, Сигизмунд начал разглядывать Аспида.
Протянул руку. Коснулся плеча Аспида. На ощупь дед был вполне живой и теплый, однако на прикосновение внука не отреагировал. Просто спустя мгновение почесал плечо.
Точно, не замечает!
Сигизмундом овладела безумная радость. Анахрон наверняка подает ему знак! Ключ, которым можно открыть камеру! Возможно, тайна зашифрована где-то здесь, она кроется в обличии деда… Сигизмунд впился в Аспида взглядом. А тот знай себе покуривает.
Газета. Может быть, разгадка — там? Сигизмунд почти носом уткнулся в газету. Это была “Правда” от… Батюшки! От 5 марта 1953 года. С портретом Сталина в траурной рамке. Знаменитый шнобель Отца Народа упирался аккурат Аспиду в переносицу. Один пышный ус свисал к аспидовой брови. Отчеркнутые красным карандашом, бросились в глаза слова: “…в памяти советских людей”.
Сигизмунд зашевелил губами. “В памяти советских людей”. Должен же быть здесь какой-то скрытый смысл? Но какой? Какое вообще это имеет отношение к пленению Сигизмунда в приемной камере ленинградского терминала?
Дед докурил папиросу, бросил окурок на пол. От окурка разлетелись искры, тут же обернувшиеся белыми огоньками, какие уже бродили по камере. Огоньки умножались, окутывая деда светящимся роем, и в конце концов съели его.
Сигизмунд пал на нары, заложил руки за голову. Стал соображать. Имело ли явление Аспида какой-то тайный смысл? Или не имело? Еще одна дурацкая выходка Анахрона? Но зачем?..
Он снова прокрутил в голове все, что заметил в облике деда, и понял: никакого тайного (да и явного) смысла в случившемся не было. Скорее всего, и деда в камере не было. Просто Сигизмунд увидел какую-то картинку из прошлого. А может, грезится ему. Может, он уже сошел с ума. Запросто.
Голода он пока не чувствовал. Сигизмунд перевернулся на живот, несколько раз с силой ударил кулаками по нарам, а потом натянул куртку на голову и плакал, пока не заснул.
На этот раз он выспался. Пробудил его жгучий голод. Сигизмунд пошарил в кармане куртки. Нашел кусочек собачьего корма “Чаппи”. Брал на прогулку, чтобы вознаграждать кобеля за послушание.
Рассосал. Запил ржавой водой из-под крана.
