закует вас в кандалы!

— Я тоже считаю его способным на это, но, Аркадиус, я не могу удержать жалость к этому бедняге. Раб… да еще беглый… это так печально! Как не ужасаться при мысли, как бы он страдал, если бы его поймали!

— Как ни странно, — сказал Жоливаль, — но ваш бронзовый моряк не вызывает у меня ни малейшего сострадания. Может быть, из-за внешнего вида. Любой хозяин, даже самый жестокий и не дрожащий над каждым су, дважды подумал бы, прежде чем ударить раба такого достоинства. Он слишком красив! И затем, он же сам сказал вам, что здесь ничего не боится. Американский флаг защищает его.

Стоявший в ее каюте запах сдавил Марианне горло. Несомненно, Агата была серьезно больна. Но как раз, когда она вошла к себе, доктор Лейтон закрывал за собой дверь маленькой каюты, где лежала горничная.

Он сообщил Марианне, что напичканная доверху белладонной девушка забыла о своих страданиях в глубоком сне. Он добавил, что ее не следует беспокоить. Но его тон не понравился молодой женщине так же, как и с первого взгляда не понравился вид ее каюты.

Повсюду валялось грязное белье, а посреди туалетного столика стояла миска, в которой плясала желтоватая жидкость, издававшая неприятный запах. Все это было сделано явно умышленно и вполне соответствовало тому, что она могла ждать от доктора Лейтона.

— Какая здесь вонь! — возмутился Жоливаль, бросаясь открыть иллюминатор. — Только от нее можно схватить морскую болезнь!

— Болезни редко приятно; пахнут! — сухо отпарировал Лейтон, направляясь к двери.

Но Марианна остановила его на ходу и, показывая на лежавшие на ее койке предметы туалета, с кисло-сладким видом спросила:

— Надеюсь, что у вас достаточно салфеток, доктор. И вы не пользовались ни этим, ни моими платьями?

Бледное лицо застыло, но холодная молния сверкнула во взгляде, тогда как рот сжался еще больше. С его темной одеждой и длинными, свисавшими на воротник жесткими волосами, Джон Лейтон являл собой образчик суровой квакерской упрямости. И возможно, он таки и был одним из них, ибо его манера разглядывать неотразимую Марианну граничила с отвращением. Снова она спросила себя, как смог такой человек добиться дружбы Язона. Он бы гораздо лучше спелся с Пилар!

Марианна с яростью отогнала неприятный образ жены Язона.

Хватит сознания, что она еще жива, хотя и запрятана в тиши испанского монастыря, и не стоит труда вызывать ее образ!

Тем временем Лейтон усмирил приступ гнева, явно охвативший его. Еще более холодный и презрительный, если это было возможно, он откланялся и вышел, сопровождаемый взглядом Жоливаля, который не знал, смеяться ему или сердиться, и в конце концов решил сохранить спокойствие.

— Не нравится мне физиономия этого типа! Слава Богу, что я не нуждаюсь в его услугах. Лечиться у него должно быть тяжким наказанием! — заметил он, пожав плечами. — Подумать только, что его придется терпеть каждый день за обеденным столом!

— Только не я! — восстала Марианна. — Раз мне запрещен полуют, я больше туда ни ногой, ни сверху, ни внутри! Я буду есть у себя… и не собираюсь мешать вам делать так же!

— Я посмотрю. А пока вернемся на палубу и прогуляемся. Я хочу найти Тоби, чтобы он убрал все это. Иначе ваш аппетит может сильно пострадать, но… на вашем месте я бы не забился в свою нору!

Когда хотят привлечь внимание влюбленного, этого редко достигают, оставаясь взаперти. Покажите себя, черт возьми! И в полном блеске!

Сирены не вернулись бы в свои подводные пещеры, попадись им однажды действительно привлекательный мореплаватель!..

— Возможно, вы правы! Но как сделать соответствующий туалет, когда болтает, как пробку в кипящей воде?

— Это только летний шквал! Он долго не продлится!

И в самом деле, море и ветер успокоились к концу дня. Шквальные порывы сменил приятный бриз, плотно надувавший паруса. Что касается моря, такого серого и бурного днем, то оно стало гладким, как переливчатый атлас, украшенный мелкими белыми волнами. Вдали, за вереницей зеленых и цвета аметиста островов, залитых лучами заходящего солнца, стали теперь видны высокие синие очертания далматинского побережья. Значительно потеплело, и Марианна, опершись о планшир, предавалась грустному удовольствию мечтательного одиночества, поглядывая на проплывавшие мимо берега и возвращавшиеся домой рыбачьи лодки с красными парусами.

Несмотря на вечернюю мягкость, ее томила тяжесть в сердце, тоска и одиночество. Жоливаль застрял где-то на корабле, без сомнения, с первым помощником капитана, к которому он сразу воспылал симпатией.

Это был веселый малый, ирландец по происхождению, чей красный нос выдавал склонность к бутылке. Помощник представлял собой довольно забавный контраст с ледяным Лейтоном. Поскольку он был немного знаком с Францией и очень хорошо с ее винодельческой продукцией, Крагу О'Флаерти не потребовалось много слов, чтобы завоевать уважение виконта.

Но Марианна сама себе призналась, что ее огорчало не отсутствие Аркадиуса. Ее фрондерский дух развеялся вместе со шквалом, и ей сейчас хотелось только тишины, спокойствия и нежности.

С ее места она могла видеть Язона. Стоя рядом с рулевым на полуюте, он так спокойно курил длинную трубку, словно не было на его корабле красивой влюбленной женщины. Ей хотелось, так хотелось пойти к нему! Уже среди дня, когда колокол прозвонил к обеду, ей пришлось приложить невероятные усилия, чтобы остаться верной своему решению быть в одиночестве, просто потому, что между ними не было больше ничего, кроме ширины стола. И ее горло так сжималось, что она едва прикоснулась к принесенным Тоби кушаньям. Теперь вечером будет еще хуже!

Жоливаль прав. Будет замечательно навести красоту, соответственно одеться и усесться перед ним, чтобы убедиться, сохранило ли еще ее очарование какую-нибудь власть над этой несгибаемой волей. Она сгорала от желания встретиться с Язоном, но гордость отказывалась сделать это без официального приглашения. После того как он просто прогнал ее, не может же она первой пойти к нему, не потеряв при этом всякое уважение к себе!

Чья-то фигура возникла между ней и желанным полуютом. Ей не пришлось оборачиваться, чтобы убедиться, что это Аркадиус: он благоухал испанским табаком и ямайским ромом! Убедившись, что молодая женщина одета так же, как и днем, он неодобрительно пощелкал языком:

— Чего вы ждете? Почему не переоделись? Колокол вот-вот зазвонит!

— Не для меня! Я остаюсь у себя. Скажите Тоби, чтобы он принес ужин.

— Все это чистейшей воды капризы} Вы делаете большую глупость, Марианна!

— Может быть, но я не изменю свое решение: ноги моей не будет там… если только меня не пригласят так же официально, как выгнали…

Жоливаль расхохотался.

— Я часто спрашиваю себя, чем мог заниматься вспыльчивый Ахилл в своем шатре, в то время как другие ахеяне перешли врукопашную с троянцами! И особенно, о чем он мог размышлять… Что-то мне подсказывает, что я скоро узнаю! Итак, доброй ночи, Марианна! Я не увижу вас сегодня, ибо обещал дать этому юному самонадеянному ирландцу урок шахматной игры! Должен ли я передать ваш ультиматум капитану, или вы позаботитесь об этом сами?

— Я запрещаю вам говорить с ним… обо мне! Я остаюсь в своей каюте. Если у него появится желание увидеть меня, он не преминет сделать необходимое. Меня он знает хорошо, а он никогда не был робким! Доброй ночи, Аркадиус! И не общипывайте слишком этого молодого ирландца! Он пьет, без сомнения, как прорва, но выглядит искренним и простодушным, как девушка!

Сказать, что Марианна хорошо провела ночь, было бы преувеличением. Она переворачивалась с боку на бок на протяжении часов, которые могла считать благодаря склянкам, отбивавшим четверти.

Она задыхалась в тесном пространстве, куда проникал сквозь тонкую перегородку храп Агаты. Только под утро она заснула сном без сновидений, который около девяти часов вернул ее к горькой действительности с мигренью, когда Тоби осторожно постучал в дверь.