— Хорошо. Едем, мы сможем свернуть, если дорога окажется плохой. Прощайте, сударыня! Надеюсь снова, увидеть вас при менее драматических обстоятельствах.

Впервые после долгого перерыва Марианна набралась смелости улыбнуться.

— До свидания, сир! Если Бог услышит мои молитвы, ваше путешествие пройдет благополучно! Но прежде чем уехать, сир, скажите мне… армия… неужели все было так ужасно, как говорят?

Красивое усталое лицо императора внезапно искривилось, как от удара. В его бесстрастных глазах появилась такая боль, какой Марианна никогда не видела.

— Это было самое худшее, сударыня. — В голосе его звучала горечь. — Бедные мои дети! Их зверски убивали, и это моя ошибка! Я не должен был так долго задерживаться в Москве! Это проклятое солнце меня обмануло… и теперь я должен бросить их, бросить, когда они еще так нуждаются во мне!..

Марианне показалось, что он сейчас заплачет. Но Констан подошел к хозяину и почтительно тронул его за руку.

— У них есть начальники, сир! Такие, как Ней, Понятовский, Удино, Даву, Мюрат, будут ими командовать, и они никогда не останутся без руководителей!..

— Констан прав, сир! — пылко воскликнула Марианна. — И затем, вся империя нуждается в вас… все мы. Простите мне, что я оживила вашу боль.

Он сделал знак, что это не имеет значения, провел по лицу дрожащей рукой и с тенью улыбки в адрес молодой женщины покинул комнату, дверь которой осторожно закрыл Констан. Через несколько мгновений шум тронувшихся карет разбудил утреннее эхо в городе.

Уже рассвело, и погода явно улучшалась.

Через Три дня в поставленном на полозья и запряженном двумя лошадьми дормезе Марианна и Барба покинули Ковно и направились в Мариамполь. Пока молодая женщина отдыхала, Барба разыскала Исаака Левина, которому передала письмо его кузена, жемчужины и лошадку, объяснив, где он может найти поврежденную кибитку. Она вернулась с новыми одеждами, не только теплыми, но и более соответствующими рангу той, которая отныне получила право быть самой собой.

И, занимая место рядом с Марианной в комфортабельном дормезе, полька не могла удержаться, чтобы с удовлетворением не заметить:

— Я была права, считая, что удача однажды вернется, но не надеялась, что так скоро! Госпоже княгине теперь не о чем заботиться. Всякие авантюры закончились.

Марианна обернулась к ней и улыбнулась с оттенком прежней иронии.

— Вы думаете? Я боюсь, однако, что принадлежу к тем женщинам, которых авантюры преследуют до самой смерти, моя бедная Барба. Но я надеюсь, что вы-то уж больше не пострадаете…

На почтовой станции в Мариамполе узнали, что император направился в Польшу, чтобы своим присутствием подогреть энтузиазм польских союзников, заметно остывший из-за слухов об отступлении. Но Марианне не было никакого смысла следовать его примеру, и она двинулась к Балтийскому морю, несмотря на возникавшие из-за заносов трудности. И не раз на протяжении этой долгой дороги она благодарила небо за встречу с Наполеоном, которая позволила ей путешествовать в таких удобных условиях.

— Мне кажется, что с нашей кибиткой мы никогда не доехали бы! — поделилась она с Барбой.

— О, доехать-то куда-нибудь мы бы доехали. Только неизвестно куда: в рай или ад?

Регулярно меняя лошадей и питаясь только на остановках в трактирах, путешественницам потребовалось, около недели, чтобы достичь Данцига.

Построенный в заболоченном месте слияния двух речек, Данциг появился однажды вечером в вое ветра, как ножом срезавшего все с поверхности равнины. Под аспидно-черным небом с несшимися косматыми тучами он казался призраком, возникшим из груды белых развалин: гигантских военных работ, предпринятых Наполеоном и приостановленных морозами. Позади темной массы старинного тевтонского города побелевшее от барашков разъяренное море с грохотом пушечных выстрелов обрушивалось на плотины.

Всю дорогу Марианна почти не разговаривала. Закутавшись в меха, с обращенной к окну головой, она не отрывала глаз от белой вселенной, по которой их карета скользила почти без толчков благодаря громадным деревянным полозьям. Здоровье ее если и не восстановилось, то все-таки значительно улучшилось, и Барба не понимала, почему настроение молодой женщины по мере приближения к Данцигу становилось все более мрачным.

Она не могла догадаться, что в этом приморском городе Марианне предстояло решить важнейшую проблему и ничье вмешательство не могло ей помочь. То, что приближалось в печальном свете угасающего дня, было для нее перекрестком двух дорог с одним-единственным исходом. Там ей предстоит принять решение, от которого зависит вся ее дальнейшая жизнь.

Или она отправится дорогой, которую предложил император… или же в последний раз выберет непослушание и сожжет за собой последние мосты. Тогда в порту Данцига она найдет корабль, который повезет ее через этот усыпанный островами залив, через опасные северные проливы в порт на Атлантике, откуда наконец можно будет отплыть в Америку. Но чтобы найти там… что? Этот вопрос она задавала себе в тишине кареты всю дорогу.

Ответ находился только один: неизвестность, ожидание окончания войны, любовь, без сомнения, счастье… может быть! Счастье ущербное, конечно! Иначе и не может быть, ибо Марианна теперь понимала, что, даже выйдя замуж за Язона, даже став матерью его детей, в уголке ее сердца навсегда останется сожаление о маленьком Себастьяно, ребенке, который вырастет без нее и который, став взрослым, пройдет когда-нибудь равнодушно мимо нее, не догадываясь, что это его мать.

Только в Данциге могла она сделать этот трагический выбор. Если она хотела исчезнуть, это надо делать сейчас и решительно, потому что тогда все будет выглядеть естественно. На дороге из Данцига в Париж в это время года возможен любой несчастный случай. Друзья посчитают ее погибшей, а Наполеон оставит в покое ее близких. Немного поплачут и забудут! Да, оно было заманчиво, это бегство, ибо оно навсегда стирало следы Марианны д'Ассельна де Вилленев, княгини Сант'Анна. Это значило рождение заново и в один прекрасный день появление на набережной Чарлстона новой женщины, без привязанностей и прошлого, которая сделает там свои первые шаги…

Покашливание Барбы вернуло ее к действительности.

— Мы будем Менять лошадей, чтобы продолжать путь, сударыня, или остановимся?

— Остановимся, Барба. Я слишком разбита и нуждаюсь в отдыхе, да и вы тоже…

В город въехали по деревянному мосту над замерзшим заливом. И когда карета заскользила по узким улицам старого ганзейского города, у Марианны появилось ощущение, что она окунулась в средневековье. Средневековье из красного кирпича в выступах высоких зданий, коньках остроконечных крыш и голубятен, темных, как горные ущелья, улочках.

Тут и там из-за поворота улицы появлялись то величественные церкви превосходной готики, то дворцы, шедевры XV — XVII веков, подтверждавшие богатство города. Но редкие встречавшиеся жители, если это не были разноплеменные солдаты гарнизона, выглядели мрачными, и их скромные одеяния плохо гармонировали с красотой этой королевы Севера. Чувствовались скованность, сдерживаемый гнев, необходимость держаться в стороне.

Когда карета проезжала по набережной порта, застроенной высокими домами, часы с курантами на ратуше, башни которой вызывали в памяти фламандские города, пробили четыре. Напротив Крантора — хлебного рынка — находился трактир, казавшийся приветливым с его покрытой снегом позолоченной вывеской и сверкавшими изразцами. Низкая дверь непрерывно хлопала, впуская и выпуская моряков в тюленьих сапогах и закутанных до глаз солдат.

Прибытие кареты вызвало на порог трактирщика и слугу, которые низко склонились перед так хорошо одетыми путешественницами. Но в момент, когда Марианна, спустившись на землю, собралась войти в трактир, ее едва не сбил с ног вышедший оттуда рыжий верзила, который во всю глотку распевал… ирландскую песню.

— ..звините! — икнул мужчина, осторожно отстраняя препятствие.

И изумленная Марианна узнала его.

— Крэг! — вскричала она. — Крэг О'Флаерти!

Что вы тут делаете?

Он уже немного отошел. Услышав свое имя, он обернулся и посмотрел, прищурив глаза, как