– Но что произошло за эту вечность, черт возьми!
– Молчание. И только. И глаза. Замершие. На мне. Легкая улыбка время от времени, и ты не понимаешь почему. И снова глухое молчание. И ты не знаешь, сможешь ли ты выйти живым. Никогда в жизни я не забуду этот взгляд.
– Ты уже говорил мне то же самое про предыдущего.
– Предыдущий хотел, чтобы я ходил к нему каждый день в течение года или двух. Потом он согласился на три сеанса в неделю. Уж лучше сразу в сумасшедший дом.
– А самый первый?
– Самый первый оказался женщиной.
– И что это меняет?
– Как это «что меняет»? Ты хочешь, чтобы я обсуждал с женщиной свою личную жизнь? Поведал ей свои фантазии?
– Что уж такого особенного в твоих фантазиях?
– Это мужское дело. Что она может в этом понимать?
– Что это за мужские фантазии, о которых нельзя рассказать женщине? В этом не признаются? Что-то, что ты не можешь пережить со мной? Я что, оказалась не на высоте? Ну-ка, выкладывай!
С некоторых пор я полюбил сверхурочную работу и перестал возвращаться домой раньше десяти часов вечера. По субботам под любым предлогом я старался избежать встречи с женой. По воскресеньям я готов был идти в гости к кому угодно, лишь бы не остаться один на один с Катрин. В те редкие дни, когда это все же случалось, мы говорили только об
– Уже поздно, отправляйся-ка домой, открой баночку пивка и поставь комедию с братьями Маркс.
– Не хочется.
– Иди домой, тебя Катрин ждет, я сам схожу к архитектору, отнесу документацию.
– Да нет, я схожу. Если повезет, она уже будет спать, когда я вернусь.
Разве я виноват, что одна мысль рассказать о себе чужому человеку ужасает меня.. От этого я стану только еще несчастнее. Катрин хотела, чтобы я задумался, почему так яростно отказываюсь, а я не знал, что думать и как выйти из штопора. Нужно готовить специалистов по страху перед психоанализом. Людей, которые доброжелательно будут выслушивать вас, если понадобится – годами, чтобы однажды освободить вас от этого страха.
Подъезд старого дома. Папка с документацией не пролезает в почтовый ящик архитектора, а консьержки в доме нет. Я ищу звонок с надписью «Ронсар».
– Я принес вам документацию.
– Заходите. Четвертый этаж.
Так я выиграю еще десять минут, уже неплохо. Вчера я проболтался полчаса в кафе, чтобы быть уверенным, что жена уже поужинала. Я уже больше не бываю голодным, и хуже всего для меня встретиться с ней лицом к лицу.
Дверь открывается, на пороге появляется фигура.
Рыжие кудри обрамляют овал невероятно нежного лица.
Учащенное сердцебиение.
– Мне совестно, что я заставила вас тащиться по лестнице. Может, зайдете на минутку? Вы Жан- Люк?
Мое лицо пылает. Кровь стучит в висках.
– …Нет, его коллега, Алан, я тоже работаю над этой документацией. А вы… вы архитектор?
– Что, не похожа?
Она протягивает мне руку, которую я неловко, по-мужски, пожимаю.
Желудок сводит. Ноги ватные. Я захожу в коридор, бумаги выскальзывают у меня из рук, я еле успеваю подхватить их.
– Буду работать над ними всю ночь. Мне обязательно надо представить их завтра в региональный совет.
– Извините, мы никак не могли получить раньше отчет из Гайака.
– Я прекрасно понимаю, что вы тут ни при чем. К тому же с вашей стороны очень любезно принести эту папку прямо сюда. Я как раз пила аперитив, не хотите?
Есть люди, которых знаешь всю жизнь и забываешь, едва потеряв из виду. Десять минут назад я вышел от Элизабет, и мне нужно будет совершить усилие, чтобы сделать вид, будто ее никогда не существовало. Мы выпили по бокалу бургундского, поговорили минутку – она, усевшись на подлокотник кресла, юбка чуть задралась до середины бедра, а я – в неестественной позе, в твидовом пиджаке, пытаясь сойти за блестящего собеседника. Я бы отдал год жизни, чтобы почувствовать вблизи запах ее духов. Совсем близко. Хуже всего то, что в ее поведении было нечто большее, чем простая вежливость. Чтобы быть в этом уверенным, мне пришлось бы зайти гораздо дальше, чем просто бокал вина, а теперь я, наверное, никогда не узнаю, понравилось ли ей что-то во мне. Да и как может понравиться мужчина, у которого голова забита всякой ерундой.
– Ты вернулся еще позже обычного.
Я не знаю, что ответить, и потому молчу.
– Я оставила тебе поесть, на кухне.
Элизабет, ты была всего лишь мечтой, которая растворяется в бессвязном тумане 150 мг валиума. Еще теплое рагу из кролика ждет меня на столе. Грустная и нежная Катрин гладит меня по затылку. Похоже, что в жизни у нас есть право только на одну женщину, и, наверное, это она.
– Ты любишь меня, Алан? –Да.
– А мой кролик тебе нравится?
– Да.
Она украдкой легонько целует меня с заговорщицким видом.
– Знаешь, дорогой, пока я ругалась с мясником, я слышала, как одна женщина рассказывала, как она вышла из депрессии. Так приятно на нее посмотреть, она говорила, что…
Неожиданно я разражаюсь слезами. Катрин обнимает меня.
– Вот увидишь, любимый. Нужно только, чтобы ты нашел кого-то, с кем ты почувствуешь себя в своей тарелке, отличного специалиста.
Я хорошенько выплакался, как ребенок, потом неожиданно, как по мановению волшебной палочки, замолчал. Вытащив платок, я миролюбиво сказал:
– Ты была права с самого начала, Мину.
«Легран. Гравер». Человек стоит у станка. Тот, кого я принимаю за хозяина мастерской, постарше, направляется ко мне.
– Добрый день, я хочу заказать вот такую табличку.
– Самый распространенный вариант – золоченая, но у меня есть и другие. Вы какой шрифт предпочитаете?
– Мне надо точно такую же.
– И что написать?
– Ну… напишите «Профессор Гиянкур. Психоаналитик. Прием по записи».
Неожиданно хозяин бросил подозрительный взгляд на своего помощника, схватил меня за руку и потащил в заднюю комнату.
– Скажите, профессор… Мне бы нужен совет.
Он понизил голос. Что происходит?
– Вам ведь можно все рассказать, это ваша профессия.
– ?..
