потому что это народ с колоссальным духовно-культурным потенциалом. Тут не надо быть искусствоведом, не надо быть пианистом, чтобы быть культурным человеком. Русский — это значит уже культурный. Поэтому разговор пустой.

Б.: Спасибо за русских!

Н.: Пожалуйста. Как бы это и…

Б.: Поэтому… Да. Я вообще все равно благодарен вам, Александр Глебыч, за то, что под маской того, что иногда приходится надевать политику, вы увидели зерно моих смелых начинаний… в том, что я русский. А русский — этим сказано все. «Я русский бы выучил, — как говорили, — только за то, что им разговаривал Ленин».

Н.: Ну Брынцалов! Гений!

Б.: Он тоже был гений, но злой.

Н.: Нет, я еще хочу сказать, что, конечно, он — вот сейчас все шуточки, хиханьки, хаханьки там, круп Наташи, голая жопа, баня, дворцы, миллиарды, шубы, пятитысячные ботинки — потенциал колоссального политика, вот как ни странно. Если он сумеет себя повоспитывать немножечко, ему сейчас нужно просто где-то на полгода заточить себя здесь, в Государственной Думе, и научить себя принимать законы. Потому что вот есть человечище, матерый, здоровый, шумный, мощный — теперь надо это человечище, вот этот потенциал, превратить в настоящего, высококлассного политика-профессионала. Вот что нужно сделать.

Б.: Саша, я — человек — знаете где родился? В Карачаево-Черкесии, в горном районе. Я — орел. А орлы в неволе не размножаются. Поэтому…

Н.: Я вас не призываю размножаться прямо в Государственной Думе, это было бы, наверное, неправильно. К тому же, я боюсь, все равно было бы не понято товарищами по заседанию, и размножаться в государственной Думе в общем не с кем. А заниматься серьезной работой здесь надо, чтобы крепнуть.

К.: То есть вы считаете, что потенциал Брынцалова как политика сейчас трудно оценить?

Н.: Он примерно… вот был Жириновский в молодости с колоссальным потенциалом, — растратил полностью, расфукал, продал, променял. Я просто помню его, я его качал в политической колыбели, Владимира Вольфовича. У Алексеевича потенциал вот на взлете, в начале, в пятнадцать раз выше.

Б.: В знак своего могущества я вырастаю.

К.: Саша, вопрос лично от меня. Короче говоря, отечественный бизнесмен, приватизированные средства производства, предприятия обогатились. И вдруг столкнулись с ситуацией, когда государство не дает им производить на этих мощностях товары, у народа нет денег, чтобы эти товары купить, и, естественно, бизнесмен, который вложил деньги в эти предприятия, волей-неволей вынужден лезть в политику, чтобы только пробить… Так вот, по твоему мнению, Брынцалов — это общая тенденция или просто самый умный из бизнесменов, который сообразил, что надо действовать?

Н.: Нет, он не самый умный из бизнесменов. Я думаю, что просто он человек пассионарный, по теории Гумилева. У него есть колоссальный личностный потенциал, который в той или иной форме все равно бы реализовался, вне зависимости от того, кем бы он был — спецназовцем, генералом, майором, водопроводчиком, миллиардером, бизнесменом. Дело здесь не в карьере бизнеса, совсем не в этом. И он в политику идет не ради бизнеса. Он идет оттого, что его распирает вот эта силища, тупо порой направленная, не туда, нелепо, но — силища. Я говорю, что ему, конечно… Его нужно его обтесывать, обтесывать, обтесывать и обтесывать. Но он будет очень классным политиком. У него ест талант к этому делу.

К.: Скажем так — у брынцаловской партии русских социалистов большое будущее.

Н.: Вот в этом я не уверен. В этом я просто категорически не уверен, что у этой партии будет вообще какое-то будущее, поэтому о «большом» говорить рано. Есть личность, есть фигура, есть персонаж, а что касается партии, то это в общем с моей точки зрения, просто штат помощников.

К.: А чем же он тогда пугает нашу так называемую российскую интеллигенцию? Вот всех этих высокообразованных мужей, которые делают брезгливую мину при фамилии Брынцалов, говорят — фу, китч, хотя, например, Яров, Агудалов, Паратов, Кнуров, Брынцалов — купеческая такая фамилия…

Н.: Ну я не могу отвечать за всю российскую интеллигенцию. Она у меня уважения не вызывает. Я просто до сих пор помню, как они в девятьсот десятом году, или там в каком, пли за поражение нашего флота при Цусиме, — все это я помню. Поэтому, как бы сказать, слова российской интеллигенции на меня не действуют заклинательно, я не считаю, что это комплимент определенной категории людей. Это идеологическая секта, у которой есть свои кумиры — Сахаров, предположим, Солженицын, еще несколько персонажей, которые для меня, мягко говоря, омерзительны. Поэтому я как бы к интеллигенции не отношусь и не могу от ее имени говорить.

К.: Брынцалов имеет огромный заряд такой своего потенциала. Он распространяется на маргинальные какие-то слои населения. А вот, допустим, при встрече со студентами такого вуза, как МФТИ, — грамотные, техничные ребята, начитанные, они глядят на него с опаской, даже чуть ли не как на клоуна. У меня есть синхрон, когда они назвали его впрямую клоуном. То есть чем выше образовательный ценз какого-то слоя населения, тем они более опасливо смотрят на Брынцалова. Вот этот феномен как объяснить?

Н.: Феномен совершенно естественный, потому что Володя — это такая… Все равно, где бы он сейчас ни жил, чем бы ни занимался, в каких бы «мерседесах» ни ездил, — он персонифицированная глубинка, персонифицированный Народ. Потому что, так сказать, какой-нибудь страны… Ты посмотри, сейчас выборы президента. Какой-нибудь стране хватило бы таких характеров, как те, что у нас сейчас представлены в одиннадцати кандидатах на пост президента, хватило бы на всю историю, просто на всю историю. Вот учебник истории листаешь — в какой-нибудь Голландии, Бельгии, Австрии «характер» на пятьсот лет. У нас они выбрасываются в течение одного года. И Брынцалов, конечно, даже из этих ярчайших характеров, наверное, один из самых ярких. А ярких людей всегда боятся, и опять-таки вот эти образованные люди — это опять-таки та же самая интеллигенция. Ну вот я — человек тоже образованный, но меня не пугает Брынцалов.

К.: Ну, меня он тоже не пугает, хотя у меня вызывают опаску вот эти вот, как принято сейчас говорить на сленге, — понты: ботинки, этот ремень за десять тысяч долларов…

Н.: Пройдет, пройдет, вырастет.

К.: То есть это детское?

Н.: Мальчик вырастет.

К.: Саша, еще раз: «Мальчик вырастет» в камеру, и мы на этом закончим.

Н.: Мальчик вырастет.

К.: Саша, спасибо большое. Извини, что оторвали.