Он пел на русском и когда закончил, Шейла опять подвинулась ближе и спросила:
— Это ведь не французский, да? Французский я знаю, а это совсем другой язык…
— Конечно, — сказал Серов. — Это мой родной нормандский. Великий язык! Можно на нем и ребенка утешить, и врага охаять, и девушке песню спеть.
— Так спой еще, — сказала Шейла и улыбнулась ему.
Обратно Джулио Росано шел не торопясь, слегка покачиваясь и благоухая сладким винным запахом — вероятно, пока исцелял мадам Жаклин, подносили ему не раз и не два. На ногах, однако, держался твердо и без ошибки знал, куда идет — прямо в заведение синьора Пьетро и синьоры Бланки. Тут гостей усадили за стол позади легкой тростниковой занавески, поставили графинчик с хересом и два венецианских бокала, нашинковали какой-то плод, папайю или авокадо, и оставили одних.
Выпив первую и закусив фруктовой долькой, хирург погрозил Серову пальцем:
— Кружишь девушке голову, бамбино? Песни нежные поешь? Серенады, а?
— До серенад еще дело не дошло, — возразил Серов. — С ними, пожалуй, и пытаться не стоит — узнает капитан, зарежет.
— Это не исключается, — согласился лекарь. — Хотя на его месте я бы не спешил. Шейлу я знаю с детских лет, с тех пор, как ее из Порт-Ройяла привезли. Девочке скоро двадцать, а что она видела? И кого? Два десятка офицеров и плантаторов с Барбадоса, Ямайки и Тортуги? Злобные грубые люди, не лучше, чем brigante[43] с «Ворона»… Не всякий имя свое напишет, а что до знания наук, логики, риторики и философии, то даже слова такие им неведомы. Где же девице супруга сыскать? — Росано с грустным видом пригубил из чарки. — А ты юноша ученый и воспитанный, и собой хорош… Правда, бедный.
— Бедный, — подтвердил Серов. — Потому как незаконный сын. Лишен наследства подчистую. Ни замка, ни земель, ни других фамильных ценностей.
— Были бы голова и фортуна, а ценности найдутся, — заметил хирург и опрокинул в рот вино. — Джозеф Брукс не беден. Сейчас, конечно, не прежние времена и его промысел таких доходов не приносит, но все же…
— Почему, — перебил Серов, — почему не приносит?
Это было интересней, чем планы лекаря насчет него и Шейлы. Не любил Серов, когда ему в душу лезут, особенно под хмельком, а кроме того, по детективной своей привычке, предпочитал факты, а не пустые рассуждения.
— Высокие персоны от Берегового братства отступились, сиятельные короли. Отступились и между собой передрались, — пояснил Росано. — Лет двадцать—тридцать назад и еще раньше, когда Испания была сильна, любой ущерб, который ей причиняли в заморских землях, был выгоден всем и каждому, и французам, и британцам, и голландцам. Теперь другое дело. Одряхлел кастильский лев, выпали клыки, когти притупились — одряхлел и вовсе сдох!
Теперь его труп без нашего братства разделят, когда в Европе начнется новая война[44].
Довольный таким поворотом темы, Серов принялся расспрашивать хирурга, связывая его речи с теми обрывками сведений, что застряли в его голове из книг и исторических фильмов. Делал он это осторожно, стараясь не выдать своей неосведомленности, что было, кажется, лишним: лекарь уже ополовинил графинчик и на подобные мелочи внимания не обращал. Образ его мыслей был совершенно понятен, ибо такие люди уже встречались Серову: интеллигенты, которые знали единственный метод спасения от гнусностей жизни — крепко заложить за воротник. Росано, с поправкой на три столетия, был таким же «кухонным политиком», как те, что во времена Серова ругали власть и обсуждали за рюмкой планы спасения России.
За следущие два часа Серов обогатился массой полезной информации. Он узнал, что Францией правит великий, но уже престарелый король-солнце Людовик XIV, тот самый, отцу которого служил молодой д'Артаньян. Людовик сидел на престоле сорок лет, давил врагов железным кулаком и, как смутно помнилось Серову, будет сидеть и давить еще лет пятнадцать. Что до Англии, то там дела обстояли сложнее и запутаннее. В 1685 году британская корона досталась Якову II Стюарту, монарху весьма непопулярному; не прошло и трех лет, как его скинули, заменив правителем Голландии Вильгельмом Оранским. Этот вроде бы всех устраивал, и лондонское Сити, и народ, и парламент, однако был уже болен и стар, а наследовать ему должна была родная дочка Якова[45]. Как при ней повернутся дела в Вест-Индии, никто в подробностях не ведал, но можно было ставить дукат против фартинга, что все здесь заполыхает огнем, когда начнут делить испанское наследство. В этом и заключалась интрига момента: Карл, король Испании, умерший недавно, наследников не оставил, и на испанский пирог теперь претендовала Франция. Что, разумеется, у ее соперников, немцев, британцев и голландцев, восторга не вызывало.
«Вот так попался! Как кур в ощип! — думал Серов, слушая излияния лекаря, которые делались все неразборчивей и бессвязней. — Одна война, другая война, а здесь — сплошная уголовщина! Как же домой попасть? Через Китай, что ли? Так в этом Китае тоже, наверное, друг друга режут! Одна, выходит, дорога — через Северный полюс…»
Графинчик уже опустел на три четверти, а бледно-смуглое лицо Росано окрасилось румянцем. Словно прочитав мысли Серова, лекарь навалился на стол, схватил его за руку и пробормотал:
— Здессь начнется резня, но в ссс… в Старом Свете будет еще х-хуже… Ты пра… правильно ссделал, что сбежал из ссвоей Нормандии… Buono![46] Н-но только… только…
— Что — только? — спросил Серов, помогая ему нашарить рюмку.
— Только вссе это — прах и тлен, тлен и прах… А вечность — зна… знание… тайное знание… кх… книга…
— Какая книга?
Росано неверным движением приложил к губам палец. Это удалось ему с третьей попытки.
— Шшш… тих-хо… 3-забыл уже? Книга, которую ты будешь пере… пере… переписывать… для вечности… — Он подпер голову кулаком, уронил ее и зашептал едва слышно: — Книга… про… промысел Божий… послал… великий Ле… Леонардо… Господь знает, кому да… дарить откровение… Двести лет!.. Двести лет хр… хранили, а она сожгла!.. И я ударил… кинжалом… Гореть мне в преисподней! Или не гореть? Ведь ссс… спасший слово Божье должен… должен…
Голова хирурга упала в блюдо с фруктами, и он оглушительно захрапел. Серов нахмурился. Что за тайное знание? Что за книга? Не с описанием ли кладов, зарытых где-нибудь на островах или в джунглях Панамского перешейка? Клад ему бы очень пригодился. Скажем, сундук с дублонами… Купить на них корабль, вооружить, нанять команду и махнуть к Петру Алексеичу… А по дороге пустить на дно пару-другую шведских галер…
Он вытянул руку, потряс Росано за плечо:
— Что в этой книге? И почему вы боитесь преисподней?
Лекарь всхрапнул, приоткрыл один глаз и вдруг сказал совсем разборчиво:
— Н-нет, не боюсь. Спасший слово Божье должен быть помилован.