изображением костра Поленьев либо иного горючего материала не замечалось – только языки пламени с плясавшей в них саламандрой, вырезанной скупыми четкими штрихами.

– Вот, дядя Коля дал, – произнес Скиф. – На всякий случай… Дал и прибавил: мол, пригодится, бляха-муха.

– Что же это такое? – Джамаль повертел коробочку в руках, попробовал открыть, но она не поддавалась. – Что там внутри, дорогой? Снаружи костер нарисован, выходит, внутри зажигалка? Только очень маленькая… с ноготь величиной…

– Не думаю, что зажигалка. Дядя Коля такой мелочевкой не балуется. Если уж он делает вещь, так это вещь.

– Бомба? – Джамаль насмешливо прищурился. Его компаньон пожал плечами.

– Скорее, защитное устройство. Талисман, от бомбы и от огня. Но как им пользоваться, я не знаю. Сказано было: придет время, догадаешься.

– Значит, время еще не пришло. – Джамаль вернул коробочку и, оглянувшись, поймал взгляд синдорца Сайри. Сделать это было нелегко, потому что глаза юноши метались по сторонам, как два юрких прыгуна-хирша. На Белых Родичей и амазонок он поглядывал с нескрываемым страхом, степь осматривал с любопытством, а на грозного Паир-Са, своего господина, и на его приятеля, князя Джаммалу, взирал с надеждой и благоговением. Джамаль подмигнул Сайри и усмехнулся; тот выдавил робкую улыбку в ответ.

Они миновали очередной ручей; хрустальные брызги из-под лошадиных копыт взмыли вверх, окропив сапоги и колени звездного странника. Полузакрыв глаза, он мерно раскачивался в седле, отдаваясь наслаждению быстрой скачки, чувствуя, как солнечные лучи ласкают правую щеку, а налетевший с равнины ветерок гладит левую. Но вскоре перед его внутренним взором возникло лицо суровой амазонки, нынешней их водительницы, и Джамаль начал мысленную беседу с ней – о том, что люди они со Скифом хорошие и никому не желают зла, что ару-интаны и шинкасы, мерзкие прихвостни демонов, их враги, а значит, сами они для женщин – союзники и друзья. Эта беседа, происходившая в его воображении, была своеобразным гипнотическим приемом, позволявшим расположить к себе, внушить доверие, растворить всякий след подозрительности и неприязни. Удавалось такое не всегда и не со всеми, но сейчас Джамаль был почему- то уверен, что все получится. Быть может, потому, что еще он думал о златовласой Тамме, царице Тамар на белоснежном жеребце, и мысли эти окрашивались теплым чувством приязни и предвкушения встречи.

Когда Джамаль открыл глаза, три девушки-лучницы вложили свое оружие в чехлы, а женщина со шрамом, натянув повод, отстала от молодых воительниц и поравнялась с ним. Бросив проницательный взгляд на погруженного в сладкие думы Скифа, она, вероятно, решила, что говорить с ним не стоит, и повернулась к князю.

– Твое имя я уже слышала, чужак. Мое – Рирда aп'Xeнан, из Башни Стерегущих Рубежи. Я – Сестра Меча и начальствую над двумя сотнями всадниц.

– Большая честь, что ты сама провожаешь нас в город, – сказал Джамаль, лихорадочно соображая, какие слова почтения нужно добавить. С юными девушками было проще: он мог назвать их черноокими, златовласыми, желанными и прекрасными, но эта суровая женщина красавицей не была. Разве что в прошлом, когда ее щеку не безобразил длинный рубец, протянувшийся от подбородка к правому уху. Ледяные серые глаза придавали ее лицу сосредоточенно-мрачное выражение.

Решив не испытывать больше на сей валькирии свои чары, Джамаль лишь склонил голову и сказал:

– Сийя и Тамма тоже называли клан ап'Хенан. Ты – их сестра, отважная Рирда?

– В пятом или шестом колене. Все женщины из Башни Стерегущих Рубежи носят это имя.

– И много ли их?

Рирда бросила на него подозрительный взгляд и отрезала:

– Достаточно, чтоб земля содрогнулась под копытами наших скакунов! Но еще не бывало так, чтобы все Стерегущие разом выезжали из города. Для охраны рубежа хватает трех турмов всадниц и Белых Родичей.

– Турмов? – Джамаль приподнял бровь.

– Две сотни всадниц – боевой турм, – пояснила Рирда. – И, клянусь Безмолвными, тысяча жалких хиссапов, прячущих лица под масками, не выдержит его удара!

– Нисколько в том не сомневаюсь, отважная. Я видел, как бьются девушки Сийи… Твои, наверно, не хуже! Рирда смягчилась.

– Не хуже, – подтвердила она, вытянув руку в бронзовом блестящем налокотнике. Запястья у нее были широкими, словно у мужчины, однако изящными; под золотистой кожей проступали крепкие жилы. – Скоро привал у большого озера… После него – еще два заката, и мы окажемся в городе. Там, чужак, ты сможешь поклониться Доне ок'Манур, хедайре, и мудрой Гайре, пророчице. Надеюсь, она не узрит в тебе плохого. Иначе мне придется поглядеть, какого цвета твоя печень!

– Я тоже надеюсь, – ответил Джамаль, дипломатично пропуская мимо ушей намек о печени. – И еще надеюсь, что ты, отважная, будешь нам заступницей.

Рубец на щеке Рирды дернулся, налился кровью; она мрачно усмехнулась.

– Похоже, у вас, у тебя и твоего родича, уже есть заступницы, Тамма и Сийя. Особенно Сийя! Но ее слово так же, как мое, не много значит, ибо суть людская скрыта от наших глаз. Гайра ар'Такаб – иное дело… Мы – пылинки, пляшущие в луче света по воле Безмолвных Богов; она – приникший к земле камень, неподвластный дуновению ветра. Мы, пылинки, глухи и слепы, хоть думаем о себе иначе; камень же, недвижный, словно земля, видит и слышит больше нас.

– Почему? – Джамаль, огладив бородку, посмотрел в холодные серые глаза.

Амазонка повела плечом.

– Лишь прорицающие волю богов воистину зрячи. Они увидят, кого мы нашли – трех пиргов или трех хиссапов. Они – разум и мысль, остальные – плоть. Руки, чтоб держать клинок, чрево, чтоб рождать детей… Но лишь Видящие Суть знают, зачем это нужно.

– И что разум говорит плоти? Что камень повелевает вам, пылинкам?

– Сражаться и охранять! Раньше, до того, как пришли ару-интаны, смысл жизни был в самой жизни. Теперь… – полузакрыв глаза, она вдруг запела:

Встаньте, воины в доспехах, Враг пришел на ваши земли, Враг незримый и коварный, Демон пропастей глубоких.

Встаньте, воины в доспехах, Защитите тело сталью, Душу – стенами заклятий, Что подвластны только мудрым.

Встаньте, воины в доспехах, Позабудьте о покое, Вам сраженье будет пиром, Вам наградой станет смерть.

При первых звуках песни Скиф очнулся, во все глаза уставившись на Рирду ап'Хенан. Когда же ее негромкий хрипловатый голос смолк, он спросил:

– А нас, меня и моего родича, князя Джаммалу, тоже можно защитить стенами заклятий? Так, чтобы ару-интаны не имели власти над нашими душами?

– Распадись и соединись! Ты многого хочешь, назвавший Сийю своей женщиной! Заклятие Защиты и Силы редко поют для чужаков… на моей памяти не пели никогда! Защита даруется тем, чьи сердца чисты, тем, кто готов сражаться и охранять и не ищет иной награды за свой труд, кроме смерти.

– Сражаться мы готовы, – сказал Джамаль, – но вот насчет смерти… Вах, отважная моя! Жизнь прекрасна, и лишь неразумный ищет смерти! Так что пусть она лучше будет наградой нашим врагам.

Ближе к вечеру, когда они, как предупреждала Рирда ап'Хенан, стали лагерем у одного из бесчисленных озер, Джамаль решил пройтись, размять ноги после долгого дня, проведенного в седле. Стараясь не терять из вида суетившихся у лошадей девушек, Сайри и Скифа, который обтирал пучками травы своего каракового жеребца, он зашагал вдоль берега по тропинке, выбитой копытами быков и антилоп. Вероятно, это была дорога к водопою, решил он, разглядев следы в мягкой влажной почве. Один из Белых Родичей увязался за ним; зверь не спускал с человека пристального взгляда – то ли сторожил, то ли охранял.