версту разило родной ментовкой.
– Не спеши, паренек, – сказал дружелюбно один из оперов. – Скажи-ка лучше, куда направляешься.
Фомкин не выказал ни раздражения, ни испуга:
– А то вы не знаете?
– Мы, может, знаем, но ты проясни.
Второй опер заступил ему за спину и сноровисто прогладил пальцами по всему туловищу. Фомкин хихикнул:
– К Петруше я, к Долматову. Земляк мой. Он сам пригласил.
– Цветы тоже Петруше?
Фомкин любовно огладил букет алых роз, упакованный в целлофан.
– Хороший горский обычай – цветы, женщина, шашлык.
– На горца ты похож, как моя бабка на футболиста, – улыбнулся первый опер, и на его лице Фомкин прочитал заветное желание для первого знакомства отвернуть непрошеному гостю башку. Это был очень ответственный момент. Если он вызовет у бугаев хоть малейшее подозрение, они обязательно доложат Елизару, когда тот вернется. Впрочем, они и так это сделают.
Важно, с какой подачи. Фомкин использовал домашнюю заготовку.
– Не мудрите, хлопцы. Хозяин не одобрит. Вы что думаете, Петруша меня без его ведома позвал?
– Мы вообще не думаем, мы ноги ломаем, – сказал тот, который был сзади.
– Да ладно, – возразил напарник – пусть шагает.
Это Митькина забота. Он разрешил.
Митька встретил его возле роскошного лифта с инкрустированной под серебро дверью. Это был солидный, крепкий мужчина, на голову выше Фомкина, и пиджак у него красноречиво топорщился на боку. С самого начала вся эта операция, разработанная лично Фомкиным, была классическим блефом, рассчитанным на придурков, поэтому он особенно ею гордился. Он убедил Башлыкова, что именно невероятная простота и наглость дают ему верный шанс. Изюминка заключалась в том, чтобы каждый шаг был дурнее предыдущего.
Башлыков согласился с тяжелым сердцем, буркнув себе под нос: 'Черт его знает, вид у тебя действительно идиотский, может, купятся', – 'Если не купятся, – смеялся Фомкин, – поколотят да выкинут. Зачем я им нужен?
Петрухин кореш, какие с меня взятки?'
Митька оглядел его презрительно:
– Ишь, какой петушок! Вправду, что ли, гинеколог?
– Диплом показать?
– Ты вот что, сявка, учти. Барин осерчает, я-то отопрусь. Отвечать вы будете. Гони двести баксов!
Фомкин аж позеленел:
– Ты что, Митяй, охренел?! С меня-то за что? Это мне Петруха должен за консультацию.
– Кто из вас кому должен, сами разберетесь. Гони бабки. Или уматывай!
Первое неожиданное препятствие Фомкин преодолел с честью. Порылся в кармашке куртки (заначка!) и достал две сложенные конвертиком пятидесятитысячные ассигнации.
– Вот все, что имею. На старость копил.
Деньги охранник принял с какой-то детской стыдливостью, развернул, разгладил на ладони и вдруг так рассвирепел, что Фомкина бычьим взглядом отбросило к стене.
– Ты что же, погань, милостыню подаешь?!
– Никак нет! – взмолился Фомкин. – Остальные у Петрухи займу. Отдам, когда уйду. Честное слово!
Митька уселся с ним в лифт и доставил на четвертый этаж. Но все никак не мог успокоиться.
– Нельзя с вами по-хорошему, с поганками, – бормотал ожесточенно. – Делаешь одолжение, рискуешь карьерой, вы там бабу будете накачивать, и все, выходит, на халяву. Ну жлобы! Ну сволота!
– Понадеялся на земляка. Извини, брат.
– Не затевайся надолго. Через сорок минут хозяин вернется.
– В крайнем случае Петруша в чулане схоронит.
Попозже выпустит.
– За каждую минуту простоя – полтинник! – предупредил громила, сплюнув Фомкину на ботинок.
Петруша впустил, не дожидаясь звонка, видно стерег под дверью. Был он взбудоражен и мелко трясся, то ли от страха, то ли от возбуждения. Запер дверь и потянул Фомкина за руку куда-то в темноту.
– Не желает тебя видеть, – горячечно забурчал в ухо. – Я сказал, друг, родич, гинеколог – ни в какую!
Грозит шефу пожаловаться. Чего делать?
– Теперь только вперед, – ответил Фомкин. – До победного конца. Ну-ка отвори пасть.
– Чего?
– Открой пасть, говорю. Витамину дам, для аромата. Американская штучка по лицензии. Бабы не выдерживают.
Машинально Петруша разинул рот, Фомкин сунул туда парализующую ампулу. Сгоряча бандит хрумкнул – и мгновенно обмяк, повалился Коле на руки, и тот заботливо опустил его на пол. Далеко шагнула наука: желатиновая карамелька – и три часа отключки. Но не из Штатов гостинец – из заповедных лабораторий КГБ.
Фомкин прислушался – тишина. Заглянул в одну комнату, в другую, побывал на кухне – никого. Прошел через роскошно меблированную гостиную, толкнулся еще в одну дверь – заперто. Машу Копейщикову обнаружил в спальне. Фомкин предстал перед ней улыбающийся, с букетом роз, но и женщина ждала его во всеоружии – голая и с пушкой в руке. Вольно расположилась на широкой, с изумрудным покрывалом кровати и ствол навела в живот. Палец на спусковой 'собачке'.
Голос у Маши хриплый, выразительный:
– Присаживайся, голубок. Но без резких движений.
Фомкин в прикидках обмозговывал и такой оборот событий, но в более пристойном варианте.
– Мадам! – воскликнул, прикрывая ладонью глаза. – Поражен, повержен! Вполне понимаю Петрушу.
Как устоять против такой красотищи.
– Кривляться будешь на шампуре! Сядь, говорю, и замри!
Фомкин опустился на стул, букет на колени. Вот тебе и Маша! По внешности, правда, она соответствовала восторженным описаниям Петруши – голая, нечесаная, с обезьяньим личиком, – но манеры, манеры и, главное, речь! Изысканная, точная, без всякой примеси кретинизма. Видно, что и стрельбе обучена.
– Петруха! – шумнула на всю квартиру. – Иди сюда, придурок! Ты где?!
Никто на зов не явился.
– Ага, – сказала удовлетворенно, – значит, с Петрушей уже разобрался? Молодец, быстро. Теперь говори, кто такой и зачем пришел? Только правду. Будешь ваньку валять, для начала прострелю колено. Вот, гляди, – вскинула руку, нажала курок. Хлопок получился негромкий, а в портрете Льва Толстого, на стене, на лбу образовалась дырочка.
– Целкость замечательная, – одобрил Фомкин. – Что вы хотите узнать, мадам?
– Кто ты? На кого работаешь? Живо! Времени у тебя осталось с гулькин нос.
Усилием воли Фомкин изобразил на лице затравленность:
– Не совсем понимаю… Я обыкновенный гинеколог… Петруша пригласил для консультации. Цветы для вас… Разрешите преподнести?..
Вторая пуля цвиркнула над его головой, опалив темя. Дамочка была нервная.