мне неспокойна. До большой охоты три месяца осталось, ей отдельно Шадиман приглашение пошлет. Если бы обиделась, замуж бы вышла, значит, ждет…
Саакадзе, поглощенный организацией азнаурского союза, даже обрадовался возможности избежать ненавистного ему княжеского титула.
Но не один Саакадзе беспокоил Шадимана. Луарсаб неожиданно вырос, выпрямился, ходил, гордо закинув голову, и страстный взгляд его уже скользил по красавицам. Особенно тревожило Шадимана открытое расположение Луарсаба к расцветшей Нестан. Не вздумает ли наследник из благородства жениться на сироте? Молодежь на глупости щедра. А разве Нестан не сочтет долгом отблагодарить убийцу ее отца? Правда, пока жив царь Георгий, такой брак немыслим. Пока жив! Выходит, Шадиман должен оберегать жизнь «царя царей». Значит, высокие планы князя Шадимана нарушает рыжий котенок со свитой ностевских плебеев? Ведь недаром они около Нестан вертятся, недаром Саакадзе ей подарки из Ирана привез. Ему хорошо известно абхазское дело, пока молчит, выжидает… Что ж, может и не дождаться. Гульшари необходимо вернуть в Метехи, только она в состоянии соперничать с красотой Нестан. Андукапар обязан понять важность для союза трех гербов держать Луарсаба в руках… Астандари возьмет Нестан в Орбети, нехорошо, ведь единственная родственница. Луарсаб не будет противиться, если Гульшари будет близко. Мариам тоже нетрудно напугать, она мечтает для Луарсаба о греческой царевне Елене, там давно согласны. Да, да, как говорит хитрейший Георгий из Георгиев, большая охота многое решит. Пока Нестан здесь, царь может спокойно спать…
Золотые бабочки играли на вытканных пальмах оазиса «пустыни тринадцати сирийских отцов». Синий воздух струился из опрокинутой чаши, на черном дереве книжных ниш, опаленные солнцем, свернулись перламутровые листья.
— Светлый царевич, перед твоим серебряным смехом бессильны медные и даже ледяные ворота, но когда не звучит боевая труба, оружие ржавеет и воин в поисках средств для очистки ржавчины углубляется в тайны веков.
— Туманно говоришь, Георгий.
— Томимый желанием узнать, насколько грамотный воин сильнее безграмотного, я еще в Кватахевском монастыре прильнул к источнику фамильных гуджари Багратидов.
— Значит, если воинственному азнауру бог не дал знатного происхождения, то при помощи пергаментного источника он стремится освежить список князей новой фамилией для совместного с ними путешествия!
— Нет, царевич, благодаря щедрости моего царя я и азнауром беспрепятственно странствую через выжженные мысли высокорожденных, а неуместная знатность иногда отягощает караван надежд…
— Как! По-твоему, знатность не представляет ценности?
— Я, царевич, считаю ценным только добытое мечом и умом, а в том, что от бога, — заслуги человека нет. В том нет заслуги барса, что он не родился собакой.
Луарсаб расхохотался.
— Мой царевич, необходимое мне давно открыто, особенно о долге подданных отдавать жизнь царю…
— А царицам привозить красивых пленниц? Знаешь, Георгий, ночью Шадиман привел Зугзу в мои покои… но я ее отпустил — не люблю плачущих женщин… Какая любовь в слезах? Разве я урод, чтобы добиваться любви? Скажи, Георгий, почему она плакала?
Саакадзе внимательно посмотрел на Луарсаба. Еще гибкий стан слегка гнулся, еще гордо посаженная голова приветливо раскачивала черные блестящие кудри, еще большие глаза сверкали лукавством и смеющейся рот открывал ровно заостренные зубы, и уже чуствовалась воля в ясно отчеканенных словах, в повелительных движениях. Саакадзе почему-то больше всего поразили тонкие пальцы. Он вдруг внутренне содрогнулся, инстинктивно почуствовав, что наследнику Картли грозит смертельная опасность от него, Георгия Саакадзе, и в порыве жалости, поспешно опустившись на колени, с нежностью поцеловал красивую руку Луарсаба.
— Не огорчайся, прекрасный царевич, немало красавиц будут радоваться твоей страсти, но если захочешь других утех, то верный Саакадзе сумеет достать их даже из сердца гор.
— Смотри, Георгий, — Луарсаб уже овладел собою и, весело тряхнув головою, спешил загладить откровенное огорчение, — я принимаю щедрое обещание…
Внезапно дверь книгохранилища распахнулась, и Шадиман обжег насмешливым взглядом поднимающегося Саакадзе.
— Мой царевич, не просил ли у тебя азнаур новые шарвари? Слишком скоро изнашиваются. Перед шахом склоняйся, перед царем склоняйся, перед наследником склоняйся… Да, трудно продвигаться к высокорожденным.
— Ты ошибаешься, князь, на рост Саакадзе нелегко найти подходящие шарвари, а просил я у наследника разрешения, подобно некоторым высокорожденным, привести ему ночью красавицу… Это не совсем почетное занятие для воина, но зато может придвинуть к аристократам.
Пораженные дерзостью, Луарсаб и Шадиман с изумлением смотрели на азнаура. Первым опомнился, гневно сверкая глазами, Луарсаб.
— Я разрешаю, но знай, если твоя красавица окажется хуже красавиц, приводимых аристократами, то я сочту тебя дерзким лгуном…
— К сказанному царевичем прибавить нечего, но помни: что выходит красиво у аристократов, получается отвратительно у плебеев. Пойдем, мой царевич, в покоях царицы собралась молодежь, а дерзкий азнаур пусть на свободе подумает о случившемся.
Золотые бабочки торопливо кружились над изгибами черного дерева книжных ниш. Медленно передвигались глубокие тени, тяжело падал отдаленный звон храмов. Саакадзе очнулся. Да, с Луарсабом шутить опасно, а Шадимана надо больше всех ненавидеть. Но… необдуманно выброшенные слова необходимо запомнить. Георгий стремительно направился к Баака и к вечеру, получив разрешение царя до большой охоты самому наблюдать за постройкой замка, ускакал в Носте.
В княжеских замках снимались со стен фамильные мечи, чистились доспехи, расшивалась узорами праздничная одежда. Большая охота знаменовала победу не только над хищниками, но и над встревоженными сердцами молодежи.
Каждый год съезжались княжеские семьи в Тбилиси. Четырнадцать дней трубили охотничьи рога. Игрища, состязания, турниры заканчивались пиршеством масленной недели и раздачей царем милостей, наделов, пожалованием азнаурством, княжеским достоинством и прощением преступников, дабы царская семья говела с легким сердцем.
И сейчас большая охота отодвинула все государственные интересы Картли. Феодалы думали только об одном — как бы покичиться перед царем и друг перед другом своим могуществом и устрашить противную партию, выгодно засватать красивых и некрасивых дочерей и блеснуть отважными сыновьями. А главное, прощупать, кто в данный момент выгоден для того или иного союза, с кем укрепить дружбу, а с кем нелишне порвать, кого подбить на ссору с личным врагом, кого подкупить и кого удержать от междоусобицы.
Гремели трубы. Ржали кони. Соколы нетерпеливо хлопали крыльями на руках охотников.
Только двое в этой большой охоте совсем не были захвачены праздничным настроением Метехского замка: азнаур Георгий Саакадзе и князь Шадиман Бараташвили уже настороженно, неотступно следили друг за другом.
Азнауры готовились…
Дато и Ростом, по требованию Саакадзе, спешно выехали в Носте. «Дружина барсов» разбрелась по домам. Только Георгия и Димитрия вдруг обуяла жажда путешествовать по азнаурским имениям.
Раньше всего Георгий и Димитрий поехали к Квливидзе, Асламазу и Гуния. Изумленно слушали Саакадзе обрадованные азнауры и, сразу оценив победу Саакадзе, поклялись в верности союзу азнауров и в свою очередь разъехались по Средней Картли вербовать подходящих азнауров.
Желание царя создать азнаурское войско всколыхнуло надежды азнауров, страдающих отсутствием земель и скота. Обещанные царем льготы и помощь служили большой приманкой.
