Не веселило и сообщение Ростома о темных людях, возбуждающих на майданах купцов против царских азнауров.
Встревоженные азнауры единогласно поддержали требование Квливидзе. Георгий, настаивали они, должен всеми мерами повлиять через Нугзара Эристави и Мухран-батони на царя об отмене разорительного закона Шадимана.
Это лучшее средство удержать за собой народ.
Саакадзе подумал: не скоро мы друг друга как следует поймем. Но вслух обещал повидаться с князьями.
Съезд вынес решение о принятии в союз десяти двальских азнауров и согласился с доводами Саакадзе о необходимости перестроить по персидскому образцу все азнаурские дружины, но решительно отверг предложение Саакадзе уравнять в правах месепе с глехи-азати в азнаурских землях. Не время дразнить князей и озлоблять глехи. Также отвергли предложение Гуния о принятии в союз азнауров Эдишера как лазутчика Шадимана.
Съезд выбрал Дато, Квливидзе и Ростома помощниками Саакадзе по делам Ирана, Турции и горских племен.
Вновь поклявшись на скрещенных шашках в верности союзу, азнауры осторожно разъехались в разные стороны.
Взбежав по серым отточенным брускам на круглую площадку башни, Георгий оглянулся на Носте, утопавшее в зеленых волнах тесных садов.
Внизу, над дремотными улицами, легкой дымкой покоилась тишина. Вспомнились казахские набеги, сердце гордо забилось: «В Носте никто больше не плачет…»
Эристави Ксанские и даже Мухран-батони, ненавидя партию Шадимана, считали, что Саакадзе, зять доблестного Нугзара, имел право на большее внимание царя, и если противники загораживают путь к возвышению достойного рыцаря, то борьба необходима, и в случае войны с ненавистными князьями обещали свое покровительство.
Саакадзе не раскрывал истинной цели союза азнауров и не выводил из заблуждения даже Нугзара и Зураба: для успешности дела придется пользоваться силой могущественных князей…
Георгий оглянулся на тихий оклик и залюбовался блестящими, как гишер, глазами и двумя тугими косами четырнадцатилетней Тэкле. Она нежно улыбнулась:
— Хорешани с утра здесь, в Тбилиси едет…
Георгий, поцеловав сестру, поспешил в роскошные покои Русудан.
Пронзительный крик Паата и Автандила и хохот Хорешани встретили Георгия.
— …Очень детей люблю… Почему своих не имею? Князь старый, Дато сумасшедший, от кого иметь детей?.. Какие новости? Большие: Гульшари в Метехи вернулась, вертит хвостом, даже светлейшие от нее зависят… Как случилось? Шадиман испугался влияния Нестан, сам поспешил в Арши, и Гульшари дала себя уговорить… Теперь сильно завладела Луарсабом. Нестан? Конечно, борется, но женщина, влюбленная в собственного мужа, — плохой противник, а Нестан глаз с Зураба не сводит. Луарсаб такое не любит. Что? Напротив, царь очень внимательный, и ни одно совещание без Зураба не проходит… В Метехи боятся князя, очень гордый дидебули… Шадиман? Как мед, кипит. Только виду не показывает. Луарсаб после поездки по Картли очень изменился, делами интересуется, Шадиман осторожно действует, на все царское согласие имеет, но делает по-своему. Хотя случай с краской Шадиман хорошо запомнил. С какой краской?.. Тоже не знаешь? Нехорошо, Георгий, надо вернуться в Метехи… Что? Нет, нет, давно было… Луарсаб по возвращении из поездки по Картли преподнес Шадиману пять корзин красной краски из-за любви князя румянить женщин… В замке удивлялись подарку, но Шадиман страшно взволновался — и тут же горестно прошипел: когда за неоценимые услуги приходится краснеть, подобно маку, то царский подарок лучше солнца действует. Говорят, Луарсаб извинился… Мариам? Не время думать о чужих делах. Шадиман льдом ее угощать начал… Бросил? Нет, пока она его угрозой держит. Назло Нестан приблизила, о женитьбе Луарсаба вместе хлопочут. Гульшари? С ума сходит, всеми мерами противится. Шадиман? Тоже против. Греческую царевну ждет. Там давно согласны. Луарсаб, конечно, Шадимана слушает, в Гульшари влюблен, не торопится. Весело? В Метехи скучать не любят. Ашуги нежные песни в честь красавицы Гульшари поют, мествире тоже гуда раздувают… Почему Нестан не придумала? Наверное, опоздала, в скромности ее подозревать не стоит. В Метехи как на кинжалах обе партии сидят. Луарсаб? Двойную игру ведет. Андукапар с Зурабом? Ненавидят друг друга… В Метехи очень весело.
После отъезда шумной Хорешани долго шагал Георгий в глубине прохладного сада.
Вспомнилась свадьба Нестан, приезд в Ананури Луарсаба с пышной свитой. Подарки, любезность и холодность царя к нему: за трехдневное пребывание в Ананури трех слов ему не сказал. К Русудан тоже сух был, только насмешливо спросил: не дала ли она богу обещание избегать Метехи?
Гонцы и глашатаи сзывали ашугов и мествире на поэтическое состязание.
Придворные злорадствовали: «Гульшари несомненно уже узнала о песне, составленной в честь „блестящей“ Нестан. Недаром хитрая княгиня назначила большую награду за лучшую песню о женской красоте. Всем известно: кто платит, тот главенствует».
На широком балконе, украшенном легкими тканями, расположился пестрый двор Луарсаба. Мариам, окруженная княгинями, сидела рядом с царем, а вокруг — красавицы Картли и заносчивые князья. Мествири и ашуги расположились друг против друга на скамьях, покрытых коврами.
Начальник замка называл имена певцов, и каждый из них выступал со своими шаири и поэмами. Гульшари не ошиблась. Только о ней пели певцы, вознося до райских видений красоту прекрасной княгини Амилахвари.
Нестан, откинувшись на голубую подушку, насмешливо шепнула Хорешани о назойливой глупости крикунов…
У ворот Метехи спорили.
Дружинник копьем загораживал путь старику.
Подошел Баака.
— Одежда плохая, как такую царю показать? — сердился дружинник.
Баака предложил старику надеть чистое платье, но старик строго отказался.
— Каким жил, таким царю покажусь. Петь пришел, а не чохой хвастать…
Баака направился к замку… Луарсаб, смеясь глазами, задорно повернулся к не терпящему нищих Шадиману и разрешил:
— Пусть войдет, певца по песням встречают.
Но певца встретили откровенным смехом. Поклонившись только царю, он опустился на ковер. Жалобно дрогнула струна чианури о страшном времени. Пусть царь оглянется на границу Картли, пусть поострее наточит шашку, пусть седлают воины коней, темнеют горы от вражеских знамен, несутся тучей неверные, жгут Картли глаза врагов… Пусть царь поострей наточит шашку…
Луарсаб недоуменно слушал дребезжание старика. Еще сегодня ему докладывали полководцы Ярали и Захария о полном спокойствии картлийских границ.
Гульшари вспылила:
— Разве старик не знает, о чем сегодня поют? Старик пристально посмотрел на Гульшари и медленно сказал:
— Если красавицы затмевают перед царем опасность, грозящую Картли, и петь можно только о красоте, то одну красавицу видели мои глаза… Тоже, как сейчас, небо голубой чохой хвастало, только солнце в черное море упало, а черное море в глазах девушки спряталось. Солнце дна не нашло, черным огнем закипело… Небо рассердилось, другое солнце светить поставило, другое тоже в море упало, так сто солнц в глазах девушки спрятались, только одно на небе, последнее, осталось… Когда немножко глаза закрыты, ничего, ресницы тень держат, когда совсем открыты, смотреть нельзя, сердце режет…
Тогда заря сказала: «Пойду посмотрю, почему солнце с неба убежало». Посмотрела и на губах девушки жить осталась. Тогда жемчуг сказал: «Еще красивее буду, если красный цвет около будет. Но только тесно, рот совсем маленький… От тесноты больше жемчуг блестит…»
Тогда луна сказала: «Если солнца в море ушли, я над морем светить хочу» — и на лбу девушки
