Масталишах. Салам-алейкум!

Шахрабану-ханум (поднимая голову). Алейкум-салам, дедушка дервиш! Добро пожаловать! Входи, садись!

Масталишах (садится). Что прикажете, ханум? Всей душой я готов исполнить любое ваше распоряжение.

Шахрабану-ханум. Я побеспокоила тебя по легкому и небольшому делу, дедушка дервиш. Наш Шахбаз совсем отбился от рук. У нас гостит один франк, с которым он решил ехать в Париж и оставить невесту, мою дочь-красавицу — вот она сидит здесь, в слеза и горе. А через двадцать дней должна состояться их свадьба. Сколько Гатамхан-ага и я ни уговаривали, ни просили его, он даже не хочет слушать. Надо сделать что-нибудь такое, чтобы наш Шахбаз не мог уехать в Париж. Пусть мусье Жордан оставит его в покое, не увозит с собой.

Масталишах. Ханум, это вовсе не так легко и просто. Наоборот, это очень трудное дело. Сила моих чар должна обрушиться на Париж, либо на мусье Жордана.

Шахрабану-ханум. Я не поняла, дедушка дервиш. Почему это сила твоих чар должна обрушиться либо на Париж, либо на мусье Жордана?

Масталишах. А как же иначе? Чтобы воздействовать на Шахбаз-бека, я должен буду вселить в него одного из моих джиннов, и джинн выбьет из его головы желание поехать в Париж. Но очень может быть, что Шахбаз-бек испугается джинна, это отразится на его рассудке, он может заболеть или стать калекой, потому что слишком еще молод.

Шахрабану-ханум. Что ты, дедушка дервиш, ради аллаха, не говори таких вещей. Все это для того и делаем, чтобы Шахбаз-бек ни на один день не отлучался и всегда был у нас на глазах. Как же мы можем согласиться, чтобы в него вселился джинн?

Масталишах. Тогда мне придется приказать дивам и ифритам разрушить Париж, перевернуть его вверх тормашками, чтобы Шахбаз-бек отказался от своего желания ехать туда. Или повелеть звезде Меррих обезглавить мусье Жордана, чтобы некому было везти Шахбаз-бека в Париж. Других способов помочь вам нет.

Шахрабанy-ханум. Как же это возможно, дедушка дервиш? Можно ли сделать такое?

Масталишах. Ах, ханум, это мое дело. Как вы можете сомневаться? Разве вы не слышали, что я приказал нескольким бесам сеять постоянно в крепости Шуше вражду и раздоры между моллами сект усули и шейхи, никогда не оставлять их в покое, потому что эти моллы с кафедры мечети открыто призывали народ не верить колдунам и чародеям. Не я ли переселил невиданного интригана и ябедника, дьявола Кейледжана, в тело Ага-Вели-оглы и пустил его в Сальян, жители которого так его боятся, что ни днем, ни ночью не могут спокойно жить и спать в своих домах. И это еще я недостаточно отомстил сальянцам, ведь они в прошлом году не допустили меня в Сальян, прогнали, заявив, что их город — обитатель благочестивых, а я дервиш и колдун, не смею ступить туда ногой. О каких еще моих делах вам поведать? Одиннадцать лет назад я прибыл на берег Аракса, чтобы проехать через Нахичеванский и Шарурский участки в Эривань. Жители обоих этих участков стали мне мешать, не пропустим, мол, тебя на эту землю, у тебя нет пропуска, а закон запрещает пропускать на эту сторону неизвестных людей без соответствующего разрешения. Сами они, мошенники, знают переправы и постоянно перевозят туда и обратно контрабандистов без всяких документов. Сколько я ни просил, ни умолял — не послушали. Я пошел вниз по реке, потом вверх, — нигде нельзя переправиться. Тут я вышел из терпения и приказал джиннам и ифритам сровнять с землей все дома Нахичеванского и Шарурского участков. Тут раздался такой удар, что треснула и обрушилась часть горы Арарат, похоронив деревню Акур. Несчастные невинные армяне, жители этой деревни, погибли, пострадав из-за своих злых соседей. А Мирав разве не разрушится, если я ему повелю: 'Разрушься!'? А разве не остановится Аракс, если я прикажу ему остановиться?

Шахрабану-ханум (удивленно подносит руку к губам). Упаси, аллах, от такой беды.

Масталишах. Ночь проходит, ханум. Медлить нельзя. Скажите, когда собирается ехать мусье Жордан?

Шахрабану-ханум. Через десять дней.

Масталишах. Очень хорошо! Сейчас я на ваших глазах, ханум, построю «Париж» и тут же разрушу его. А дивам и ифритам прикажу в ту же самую минуту разрушить настоящий Париж и в течение десяти дней известить об этом мусье Жордана, чтобы тот отказался от своего намерения увезти Шахбаз-бека. А то возьму большого петуха, назову его мусье Жорданом, тут же отрублю ему голову. А планете Меррих прикажу за десять дней точно так же отрубить голову подлинному мусье Жордану, чтобы Шахбаз-бека спасти от него. Скажите же, что вам угодно: разрушить Париж или отрубить голову мусье Жор- дану?

Xанпери (радостно бьет в ладоши). И то и другое, дедушка дервиш! Не станем же мы жалеть французов.

Шахрабану-ханум. Что ты, Ханпери! Каменное у тебя сердце, что ли? Что плохого сделали нам бедные парижане, и за что мы должны обрушить жилища на их головы, погубить тысячи и тысячи людей? Всю беду накликал на нас этот собиратель трав мусье Жордан. (Обращаясь к Масталишаху.) Дедушка дервиш, сделай с ним все, что умеешь. Отруби здесь голову петуху и прикажи планете Меррих отрубить голову мусье Жордану, когда тот уже переправится через Араке, чтобы Шахбаз остался один и вынужден был вернуться обратно. Лучше умереть одному виновному, чем погибнуть тысячам невинных людей.

Шарафниса-ханум. Не говори так, мама! Жалко мусье Жордана. Он такой хороший. Все лето он каждый день присылал мне с Шахбазом букеты цветов и всякие растения и говорил ему: 'Отнеси своей невесте, пусть полюбуется; сколько лет она гуляет по этим горным лугам, видела ли она эти цветы и растения?'. Еще он подарил мне зеркальце; на его обороте изображены удивительные цветы, привезенные из Нового Света и растущие в парижском диковинном саду. Он любит меня как родную дочь. Скорее я убью себя, чем позволю отрубить голову мусье Жордану. Пусть будет разрушен Париж. Что нам до него? Если бы девушки и женщины не разгуливали там с открытыми лицами, то и Шахбаз никогда бы не вздумал ехать туда. Пусть будет разрушен Париж и