— Бережет себя?

— Как зеницу ока! — Секретарша криво усмехнулась. — Но других ради своих планов жалеть не станет.

Чуть кто против него — сразу в расход!

— И много он человеческих душ загубил? — спросила я как можно беспечнее, хотя у меня голова шла кругом от этой болтовни секретарши.

— Достаточно! — Та усмехнулась. — Последнее время он присмирел, конечно, последнее время с этим построже стало. Сейчас и прокуратура, и менты зашевелились немного, слава богу… А раньше — чуть ли не каждые полгода. То и дело братва собиралась — вон в том кабинете. — И она кивнула на дверь за своей спиной. — Обсуждали, как очередного убирать будут.

— И вы присутствовали?

— Ну, они ж то пива, то кофе попросят. Зайдешь, выйдешь — я у них своя считаюсь, они меня не стесняются.

— А банда большая?

— Пятеро, — ответила секретарша. —Вместе с паханом. Они все тут же, в мастерских, работают. Кроме Бородавки — этот у него в особняке привратником…

Я ни одного мгновения не сомневалась, кто такой Бородавка.

— Раньше им проще было, — сказала секретарша задумчиво, точно вспоминала что-то очень задушевное. Она все-таки вытащила сигарету и закурила ее, в горле у меня запершило, но я и виду не подала. — Раньше они все по-быстрому решали: ты стоишь здесь, ты там подъезжаешь сзади… Все ясно. Назавтра слышишь по радио: новое заказное убийство, заказчики, исполнители неизвестны… Да, теперь им труднее стало. В этот раз они два месяца сидели, головы ломали, как им лучше этого мужа новой его любовницы грохнуть. Поначалу она сама с ними тоже сидела, мозговала…

— Анжелка? — в изумлении воскликнула я. — Неужели это она все придумала!

Секретарша уставилась на меня подозрительно.

— Вы что, знакомы? — спросила она настороженно.

— Ну да… Собственно, это она мне к вам зайти посоветовала, — нашлась наконец я. — Мы с ней давние подруги, еще по университету.

— А, понятно. — Секретарша удовлетворенно кивнула. — Она вообще-то баба умная, изобретательная. Знаете, что она на этот раз придумала? — И, понизив голос, глядя на нас плутовскими глазами, открыла тайну:

— Они в этот раз Бородавку к вам на телевидение устроили, внедрили, как они выразились, представляете? Только чтобы это дело провернуть. Тоже мне разведчики хреновы!

Она захохотала, табачный дым потек у нее из ноздрей и рта мелкими частыми порциями, как из трубы паровоза на полном ходу. «Как она не закашляется при этом?» думала я, с любопытством и почти уважительно глядя на секретаршу.

— Вы его, кстати, там не встречали? — поинтересовалась она, просмеявшись.

— Он крупный такой, мешковатый, на щеке слева, вот здесь, мерзкая такая бородавка…

Более чем знакомое описание! Я была в полной растерянности, что отвечать, могло ли нам чем-то повредить то, что я честно отвечу: да, встречали, он даже за мной ухаживал. Мне было очень грустно, несмотря ни на что, услышать вот так, из чужих уст, что все это ухаживание было чистым блефом с одной- единственной целью — убить человека. И я видела, что секретарша Чубатого — кстати, так и не сказавшая нам своего имени, — осведомлена об этой истории достаточно хорошо. Однако, к счастью для нас, зачем был внедрен бородавчатый на телевидение, не знает — иначе бы она не стала нам все это рассказывать… Так что лучше промолчать обо всем этом и честно соврать, что никакого бородавчатого мы там не встречали…

Впрочем, второй раз врать секретарше Чубатого мне не пришлось, потому что внезапно она тихо ойкнула, вдавила голову в плечи и шепотом заявила:

— Атас, ребята, он идет! Ни гугу про то, что я тут говорила, иначе мне крышка!

Каким по счету, седьмым, восьмым, девятым ли чувством уловила секретарша приближение Чубатого, ей-богу не знаю. Мы оглянулись на вход в холл, но ничего не увидели и не услышали. Однако в следующее мгновение на пороге его и впрямь возник Чубатый, его уже знакомая нам складная, невысокая, но коренастая фигура, с совершенно лысой, с покатым лбом головой и огромными, акульими челюстями, которые придавали удивительно отталкивающее, злобное выражение всему его лицу. Одет он был на этот раз в униформу «нового русского»: черные штаны и длиннополый пиджак зеленого цвета. Однако на шее — никаких признаков галстука, и рубашка выглядела поношенной и плохо выглаженной.

При его появлении секретарша вскочила и серьезным, достойным губернаторской приемной тоном объявила:

— Петр Миронович, к вам посетители с телевидения…

Она кивнула на нас, тоже поднявшихся с мест. И только тогда Чубатый обратил к нам свой, как он, наверное, думал, царственный, а на самом деле акулий взор. Глаза у него и впрямь были какого-то водянистого, бледно-коричневого цвета, холодные, рыбьи, а не человечьи глаза.

Увидев меня, Чубатый на мгновение остолбенел, даже чуть приоткрыл рот: внутри оказались исключительно желтые, одни от табака, другие — из золота, зубы.

— Вы ко мне? — спросил он, забыв откашляться, поэтому голос у него получился хриплый, неуверенный. — Проходите.

Мы зашли в кабинет. Он был устроен в новом европейском, довольно аскетическом стиле: простые, из черного пластика шкафы и столы, из хромированной стали и кожи стулья, голые, ровные белые стены, матово блестящие потолок и пол.

Огромное, почти во всю стену, окно пропускало достаточно света, чтобы в кабинете было очень светло, однако этот свет не слепил глаза. Потом Валера Гурьев объяснил мне, что при всем своем внешнем аскетизме мебель в этом кабинете была офисная, выписанная из Германии и стоившая немалых денег; стены имели специальный звуконепроницаемый слой, отчего в кабинет не доносился ни один звук из внешнего мира, а штукатурка имела свойство особым образом мягко отражать падающие на нее солнечные лучи, так что они не утомляли глаз. Таким образом, выглядевший аскетично и просто кабинет Чубатого на самом деле был одним из самых крутых кабинетов в городе.

— Итак? — сказал Чубатый, когда мы уселись — он за стол, мы на стулья рядом. —Как я понимаю, вы пришли насчет телепередачи, так?

На этот раз он откашлялся и голос его звучал нормально: низкий, но какой-то вымученный, нарочито-неестественный. Наверное, считал, что говорить басом очень солидно, даже если у тебя на самом деле более высокий голос.

— Не совсем, — сказала я. — Одну передачу с вашей подачи мы уже сделали, больше нам пока не хочется.

Чубатый расхохотался, самодовольно откидываясь на спинку офисного кресла.

— С моей подачи? — весело переспросил он. — Бог знает, что вы такое говорите!.. Я к средствам массовой информации никакого отношения не имею, мой бизнес автомобили. А телепередачи готовить, как вы выразились, с моей подачи — нет, этим я не занимаюсь!

— Врете, дяденька! — сказала я упрямо, и Чубатый снова расхохотался, поглядывая на меня при этом весело, с любопытством.

— Ну, если вы пришли не по поводу телепередачи, — сказал он, — тогда чем могу быть полезен? Как вас, кстати сказать, прикажете называть?

— Как меня зовут, — сказала я сухо, это вы знаете так же хорошо, как и я сама. —Меня коробила слащавая любезность Чубатого. Вежливые из позапрошлого столетия фразы казались жутко карикатурными, вылетев из уст бандита с акульими челюстями.

— Да? — Чубатый усмехнулся. — А вы ничего не путаете?

— Нет, не путаю! — У меня вдруг возникло непреодолимое желание высказать в лицо этому преступнику все, что я о нем знаю. — И лицо мое вы хорошо знаете, видели много раз по телевизору. И не только по телевизору: во время устроенной вами разборки вы видели меня в трамвае, как я лежала там на полу. И вы мне Игоря Горелова показывали сидящим в машине с автоматом в руках, чтобы я на него в