Однако супостата выдал клин лебединый, тянувшийся в полуденные страны: позрев засаду, птицы развернулись, снизились и с кликом воинским пошли на Тьму.

Взглянул на это князь и, выстроив полки в порядок ратный, ударил сходу по сыновьям Тогармы и легионам Цимисхия. Те и другие, думая, что одни остались и супротив дружины не выстоят, в тот час же побежали в свои концы. А Святослав, соединив полки, погнался за царями и бил их до самых стен Переяславца. Из крепости к хазарам и булгарам подмога вышла, и чуя смертный час, князь снял рубаху и бросил ее наземь.

– Помужествуем, братья!

Позрев на эту сечу, Даждьбог не выдержал и молвил Роду:

– Не двигай Время, Свет. Пусть солнце останется в зените хотя б на час. Князь не управится к полудню, и на закате твое светило ударит ему в очи и ослепит.

Владыка был неумолим.

– Коль помогу, он пуще возгордится и вовсе нас отринет. Что нам творить тогда? Сидеть на небесах, скучать? Ведь нас не будет, коли мужи такие не станут взоры поднимать и обращаться к нам.

– Тогда позволь хотя б дождем окропить их плечи и головы, смыть пот и кровь. Позри, им жарко, внуки пить хотят.

– Добро, кропи, – смирился Род. – Да токмо всех, и супостата.

Дождь из высоких облаков – слепой, сверкающий на солнце даждьбожий дождь – в тот час же пал на землю, омыл разгоряченных кметей, смочил гортани и уста, чтоб бог услышал их возглас:

– У Ра! У Ра!

И к вечеру дружина Святослава разбила наголову сыновей Тогармы и, взяв большой полон, вошла в Переяславец. Князь сел на трон.

– Вот я и дома…

Не медля снарядил и отослал гонцов к Цимисхию, веля сказать:

– Престол свой возвратил себе. Теперь хочу взять твой, ибо ты в союзе с Тьмой грозишь народам Ара ввергнуть их в рабство перед златом. Иду на вы! И скоро буду под Царьградом.

На сей раз все – и боги с небес и союзники Царьграда с русских порубежий – взирали на схватку великанов. Империя ромеев мнила себя центром мира и, битая, многажды царями скифов, русскими князьями, платила дань им и никак в толк взять не могла, почто, имея полмира под пятой, казну богатую, ученых полководцев и легионы воинов отважных, пред кем никто не мог стоять, не в силах выдержать удара варваров, коими они считали Русь. И всякий император, воссевши на престол, рвал прежний договор, хитрил иль вовсе отказывался платить, но в итоге получал щит, приколоченный к вратам Царьграда и дань более тяжкую. Так же и Цимисхий, занявши трон, совокупил в союз народы многие и бросил вызов не Святославу, а суть Руси.

И получил свое. Разбив на поле брани стотысячное войско, князь взял на копье все города ромейские и пришел к Царьграду, как говорил. Испытывая неуемный страх пред дружиной, вдесятеро меньшей, и будучи в отчаянии, сначала император бил плетью полководцев, патрициев и челядь, просивших замириться с князем и дать ему дань, чтоб сохранить столицу от варвара. Затем пришел в себя и просьбам внял, и, посылая Святославу дары и дань, признал себя вассалом, прося при этом встречи.

Князь дал добро. Вассальный император, суть подданный Руси, приплыл на корабле со свитой, в одеждах золоченых и с короной на битом лбу, а господин и победитель – в ладье с одним гребцом: вторым был сам. И, как всегда, в рубахе.

– Полмира мне платят дань и четверть мира – мои союзники, но я плачу тебе, – так начал Цимисхий. – Знать, ты владеешь миром? Ты управляешь им?

– Я не владею миром, – признался Святослав. – Зачем мне сие бремя? Довольно и того, что им владеет бог, а аз бога ведаю.

– Но ты захватил Балканы, Землю Сияющей Власти, и сел здесь княжить!

– Я взял лишь то, что испокон веков принадлежит славянам. Здесь перепутье всех Путей земных и середина земель народов Ара, и сел я ею володеть, чтоб уберечь от Тьмы.

– Ужель ты, сидя здесь, не имеешь замыслов, чтоб править миром?

– Се замыслы рабов, я рабства не приемлю.

– Я ныне побежден и данник твой, – начал хитрить ромейский царь. – Ты господин мне… Открой же тайну, поведай, отчего могучая империя терпит пораженье и склоняется пред Русью?

– Нет тайны никакой, – пожал плечами князь. – ромеи забыли свое родство и вообразили себя древом. На самом деле вы токмо ветвь народов Ара, но ветвь отсохшая и не имеющая своих корней. Привиты вы к чужому пню вместо погибшей кроны. Вас не питают природные земные соки, и посему нет воли, чтобы сразиться насмерть, как мы идем на вас, без мзды и корысти. И ходим не за данью, а с мыслью всякий раз заключить мир и любовь. Вот и сейчас сие мы сотворили. И, полагаю, покуда жив я и силен, мир будет между нами, пусть не на совести – на страхе. Но будет ли любовь? Ведь ты же мыслишь – я император при короне и варвар предо мной… Скипетрами и державами у меня сума набита, корон не счесть, но много ли с них проку, коль всем известно: не цари, не шахи и не князья ныне управляют миром, а суть злато?

Вернувшись в свой Царьград, Цимисхий не нашел покоя. Позор его душил, словно грудная жаба, и в снах дурных виделся ему князь Святослав, сидящий на его престоле. И, просыпаясь, он бежал в тронный зал, чтоб убедиться, сон ли, затем скликал попов, чтоб воскурили ладан и изгнали беса, дух коего чудился царю. Патриции, придворные вельможи уже молву пустили – после похода болен император, из дворца не выезжает, не принимает полководцев, наместников земель, а изредка, призвав церковных иерархов и оракулов, узнать пытается, что есть любовь. И все время продолжает спор с неким варваром.

– Я просвещенный император! Мне ведома гармония, искусства тонкие и философия. Я изучил Платона и Аристотеля! Познал труды великих полководцев, науку побеждать! Ужель все это ничего не стоит, коль ты, потомок грубых скифов, язычник и крамольник лютый, разбил меня? Нет, это невозможно! Ты не открыл мне таинства! Я зрю в твоем обличье благородство, в глазах – высокий ум. Скажи, где ты учился? И у кого? Кто был наставник твой?

Однажды ночью царь проснулся, проверил, пуст ли трон, и не попов позвал, а вспомнил кагана хазар, коего тайно пригрел подле себя: по договору с князем должен был его выдать головой. Утратив свой престол, власть и войско, Приобщенный Шад служил советником и мыслил возродить Хазарию.

– Ты много воевал со Святославом, – стараясь быть царственным, промолвил Цимисхий. – Ответь мне, в чем суть его таинства?

– Се дикий варвар, мой господин! – с готовностью сказал советник.

– Нет, ты не угодничай, а правду мне скажи!

– Князь не просто смертный. Он – сын бога Рода, который плотью поделился, и рожден от волхвованья.

– Мы все цари – суть божьи дети или его помазанники! Ты истину глаголь, лукавый пес!

– Истина доступна богу, – замялся Приобщенный Шад. – В том, что отвечу, нет таинства… Вся сила Святослава в том, что презирает рабство, злато и смерть. Все то, на чем весь мир стоит.

– Прочь пошел! – и император метнул в него золотое судно – горшок ночной. – Я тоже злато презираю! И ненавижу рабство! И смерти не боюсь! Иди отсюда вон, пока не выдал Святославу!

Каган, обрызганный царским дерьмом, утерся и не ушел.

– Есть способ отомстить за свой позор. Я много воевал и нрав княжий знаю…

– Пока он на престоле в Переяславце – для мести недоступен! Я посылал убийц наемных, льстецов и хитрецов, прекрасных жен, но все пустое. Поднявший руку мести в Земле Сияющей Власти в тот же миг гибнет сам, и лютой смертью.

– След выманить его!

– Я печенегов насылал на Киев, варяжские ватаги чуть Новгород не взяли – князь даже бровью не повел. Вкупе со златом он и свой род презрел: на вопли, матери и сыновей своих не отвечает…

– Я выманю его…

– Чем и как? К себе он близко никого не подпускает…

– Есть возле князя человек, мне верный, – начал каган, пытаясь извернуться и не назвать имени. – Раб в прошлом, златолюбец, и тешит он месть за сына.