доступность любимых напитков. Трофим несколько раз пробовал лечиться, но по-настоящему он не хотел бросать пить, потому что в трезвом состоянии немедленно возникали такие проблемы, от которых хотелось выть волком или немедленно надраться…

Однако во время своих неудачных попыток излечиться он обзавелся некоторыми полезными знакомствами в медицинских кругах, благодаря которым попал в Пятую «истребительную» больницу, в ее морг — пока что не «клиентом» этого ужасного заведения, а только санитаром. Работа пришлась ему по душе: «клиенты» тихие и не капризные, родственники «жмуриков» всегда готовы были налить, да и деньгами Трофиму перепадало. Кроме того, на него удивительно умиротворяюще действовало ежедневное лицезрение тех, кому еще хуже, чем ему… или уже лучше.

Трофим закатил в мертвецкую каталку с очередной жертвой бесплатной медицины и задумался на свою излюбленную тему: где бы немедленно раздобыть выпивку. В это время на пороге его ледяного царства появился обаятельный мужичок тридцати с небольшим лет.

Трофим сразу почувствовал, что нежданный посетитель решит его насущную проблему, и в очередной раз поразился тому, как милостивы высшие силы, если они, конечно, есть. Симпатичный мужчина приблизился к санитару и шепотом спросил:

— Мужик, выпить хочешь?

— Голубь, да что же ты такое спрашиваешь? — воскликнул Трофим, прослезившись. — Да не просто хочу, а жажду всеми фибрами своего измученного организма!

— Сразу видно творческую натуру, — незнакомец окинул Трофима заинтересованным взглядом, — не из писателей ли будете?

— Из художников, — с гордостью уточнил санитар. — В прошлом — лауреат Государственной премии…

Он, конечно, несколько преувеличил свои былые заслуги, выдал желаемое за действительное, но в его оправдание можно сказать, что прошлое вспоминалось ему не совсем четко, поэтому он часто заблуждался относительно своих прежних творческих успехов.

— Неужели Государственной! — уважительно ахнул отзывчивый мужик. — Ну это же надо!

— Только велели мне Брежнева нарисовать, а я отказался! Не уважаю, сказал! Так прямо в лицо и заявил! А они мне тогда — ах, не будешь? Ну, так мы тебя в морг отправим! И немедленно всего меня лишили, всех наград и званий, и отправили в этот самый морг санитаром!

— Ну это же надо! — повторил симпатичный мужик.

Трофим так проникся только что изобретенной историей, что сам в нее совершенно поверил, и от сочувствия к самому себе прослезился. Крупные горячие слезы поползли по его давно не бритым щекам, и от этого достоверность трагической истории усугубилась. Бывший лауреат поспешил добавить к ней новые впечатляющие детали:

— После каждый год приезжали ко мне на четырех черных машинах маршал и при нем три генерала. Маршал из машины выйдет, зайдет ко мне в морг и спросит: «Ну как, Трофим, не передумал?» А я ему прямо в глаза: 'Никак нет, товарищ маршал, не передумал! Поскольку не уважаю его!

Вот вас — сильно уважаю и могу хоть сейчас нарисовать, как вы есть боевой командир! Мастерство, его ведь не пропьешь! Дайте мне, товарищ маршал, кисть и какую ни то краску — и прямо сейчас я с вас портрет нарисую, мама родная не узнает… то есть не отличит!' А маршал прослезится и скажет так с душой: «Спасибо тебе, Трофим, за добрые слова, только нельзя с меня портрет рисовать, засекреченный я!» А потом к своим генералам повернется и скажет: 'Смотрите и учитесь, каков у нас народ! Его хоть и в морг отправили, в самую глубину, а он поперек воли своей не поступает!

Кого уважает — того уважает, а кого нет — того нет!' И после обязательно мне нальет коньяку специального, маршальского, и сам со мной выпьет…

При этих словах Трофим с надеждой посмотрел на внимательного мужика и откашлялся со значением:

— Такой коньячок душевный.., как вспомню, так прямо слеза прошибает. А ты ведь, голубь, тоже чего-то сейчас говорил насчет выпить?

— Говорил, говорил, — кивнул симпатичный незнакомец, — только сперва мне одну вещь прояснить требуется. Тетя моя родная третьего дня из дому ушла и затерялась… Так вот, не могла ли она ненароком в вашем морге обнаружиться? Я уж все как есть окрестные больницы обошел, везде спрашивал, ваша последняя осталась…

— Не положено, голубь… — протянул Трофим, оглядываясь на дверь покойницкой, — только если через доктора Ахмеда Абгаровича…

— А говорил — хочешь выпить! — поморщился незнакомец. — Если через Ахмеда Абгаровича, так тебе, друг, мало чего останется…

— Уж это точно… — тоскливо согласился Трофим.

— А у меня хороший коньяк, — понизил голос змей-искуситель, — не то чтобы маршальский, но тоже очень душевный…

— Когда, говоришь, тетка твоя из дому-то потерялась? Ну давай поглядим, какие тут имеются жмурики невостребованные…

Трофим подошел к стене, где, как стандартные ячейки автоматической камеры хранения, располагались в несколько рядов выдвижные лотки с замороженными покойниками, терпеливо дожидающимися решения своей посмертной участи.

— Этот, кажись, не годится, — озабоченно проговорил Трофим, выдвинув первый лоток и с сомнением разглядывая молодого мертвеца с разбитым лицом и резаными ранами груди, — это бандюган, ночью возле метро подобрали, а никто за своего не признает…

Санитар задвинул бандита в стену и выкатил следующий лоток, на котором покоилась маленькая сморщенная старушка.

— Во, голубь, погляди — не твоя ли тетка? «Скорая» с улицы привезла, а никто не хватился.., не иначе твоя!

— Нет, — в ужасе замотал головой незнакомец, — это не моя! Моя-то тетя молодая, видная, а ты мне хочешь рухлядь какую-то подсунуть.., этой, наверное, лет сто будет!

— Вот еще — разбираться он будет! — поморщился Трофим. — Покойник — он и есть покойник, не все ли тебе равно? Заколотил гроб, никто и не поинтересуется! Ишь какой привередливый!

— Нет уж, дядя, хочешь выпить — предоставь мне мою тетю в натуре! Она мне, может, дорога как память о золотом детстве!

— Ну ладно, — прокряхтел Трофим, убирая невостребованную старушку и выкатывая следующий экземпляр своей коллекции.

— Да, — проговорил он, присмотревшись к трупу и судорожно сглотнув, — навряд ли это твоя тетя!

На лотке покоилась девушка редкостной красоты и от силы двадцати лет от роду.

— А с этой-то что случилось? — удивленно спросил «племянник».

— Что-что… — проворчал Трофим. — Наркоты перебрала.., не видишь, что ли? — Он показал мелкие отчетливые следы от уколов на руке покойницы. — Каждый день таких привозят.., только этих быстро забирают, родители ищут.., а эта, видно, не здешняя, так никто и не хватился.

Трофим задвинул обратно лоток с мертвой наркоманкой и выкатил из стены следующий.

— А эта вроде своими ногами до приемного покоя добралась, в очереди преставилась, — проговорил он, разглядев новый труп, — тоже видать не твоя, больно молода…

— Она, она! — воскликнул «племянник», разглядев очередную покойницу. — Она это, тетя моя!

— Ну видишь, голубь, как оно удачно обернулось. — Трофим облизнулся и с ожиданием уставился на клиента. — У нас оно всегда в порядке.

Ежели к нам попадет, ничего не затеряется! Чего ты мне давеча говорил, вроде бы насчет выпить у тебя имеется?

— А как же! — «Племянник» покойницы полез во внутренний карман. — У нас тоже полный порядок, если что обещано, так не заржавеет. — Он достал из кармана плоскую стеклянную фляжку дагестанского пятизвездочного коньяку на четверть литра.