На экране стали появляться лица победителей.

— Настоящим победителем гонки является граф Владимир Новосильцев, — мрачно сказал с экрана изможденный Лучников.

— Целая серия случайностей — вот причина того, что я второй, — процедил сквозь зубы Билли Хант.

— На будущий год я буду первым! — Ярчайшая улыбка Маета Фы.

— Глубоко потрясен гибелью друга и родственника, — почти не оборачиваясь к камере, сказал Конт Портаго.

Как, они родственники, удивилась мадам Мешкова. Ну, конечно же, они свояки, или как это там по-русски называется, сказала мадам Деникина. Дочь Володи в прошлом году вышла замуж за племянника Портаго, барона Ленца. Вот это для меня новость, сказала мадам Фофанова, и что же — Катя довольна этим браком?

Программа снова была прервана командой Ти-Ви-Мига. В сгущающихся сумерках под лучами фар провели какого-то типа в наручниках, потом показали внутренности полицейского фургона еще с двумя арестованными. Вокруг фургона мельтешила толпа репортеров и любопытных. Комментатор Мига, ловко поворачиваясь лицом к камере, частил в микрофон по-английски:

— Вдоль трассы гонки в окрестностях Парадизо полиция арестовала еще трех подозрительных, вооруженных снайперскими винтовками. Похоже на то, что кто-то из участников гонки был красной дичью для этих бравых егерей…

Все сидели в креслах, один лишь победитель Андрей лежал в углу комнаты на ковре и смотрел не в телевизор, а в окно, где за холмами Библейской Долины остывал закат.

Потом все ушли, и Андрей впервые остался наедине с Таней в своей «башенке», впервые с ней в отцовском доме. Несколько минут они молчали, чувствуя, как между ними встает зона пустоты и мрака.

— Таня, — позвал наконец Андрей. — Ты можешь мне сейчас дать?

Голос его слегка дрожал. Происходит нечто особенное, подумала Таня, но вникать глубже в это особенное она не стала. В сумеречной, с плывущими по стене последними отсветами заката комнате ей почудилось, что от него исходит сейчас такой мощный зов, которого она не знала раньше. Она не сразу обернулась к нему, но тело ее откликнулось немедленно, и она вся раскрылась. Развязала бретельки на плечах, платье сродни тунике упало на пол. Сняла трусики и лифчик. Приблизилась к лежащему на ковре мужчине, который, кажется, весь дрожал, глаза которого светились, который исторгал жалкие кудахтающие звуки. Что он кудахчет, подумала она, опускаясь рядом с ним на локти и колени, может быть, так он плачет? Она подрагивала от столь знакомой ей по прежней жизни смеси мерзости и вожделения. Так у нее было впервые с Андреем — он будто бы с ходу забил ее всю, от промежности до груди, ей показалось, что в этот момент он стал необычным, огромным, каждый раз ошеломляющим, словно Суп.

— Ну, значит, спасла меня, спасла, спасла, спасла? — спрашивал он, зажав в ладонях ее бедра.

Она молчала, стараясь не застонать, кусала губы. Гад, думала она, жалкая сопливая тряпка, фальшивый супермен, думала она и чуть раскачивалась в ритме его движений.

— Значит, выполнила задание? — спрашивал он, хныкая, покрытый слезами и потом, и разрывая ее престраннейшей мощью изнутри. — Выполнила задание своих хозяев? Уберегла ценный для России кадр? Что же ты молчишь, курва? Тебя же спрашивают, ну, отвечай… Таня, Танечка, отвечай…

— Я не могу говорить, — прохрипела она, чувствуя, что еще миг — и начнется извержение.

Все это, однако, затягивалось, он нарочно все это затягивал. Мокрая рука его была слаба, но внутри все было раскалено, и она не выдержала — застонала.

— Не можем говорить? — бормотал он, захлебываясь в слезах. — Храним профессиональную тайну, товарищ сотрудник? Однако спасать жизни ты можешь, можешь? Что же ты меня-то спасаешь, а Володечку не спасла, падла, ditry cunt, шлюха наемная…

Изверглись все накопившиеся в нем ничтожность, слабость и страх, и она отвечала на могучий этот фонтан своими взрывами омерзительной жалости и защиты.

Несколько минут они лежали рядом на ковре, не говоря друг другу ни слова.

— Прости, — пробормотал он наконец. — Уже после финиша один доброхот подбросил мне о тебе полную информацию. Прости, Таня… — Он протянул руку и коснулся ее ГРУДИ.

Она в ужасе отдернулась и прошипела:

— Мразь…

Тогда он встал и открыл дверь в ванную. Полоса света пересекла ее ногу, она отдернула ногу.

— Твоя комната налево по галерее, — сказал он. — Там же ванная. Не тяни, через полчасика начнется прием. Ну, перестань, Танька. Ты права, какая-то мерзость из меня вылилась, но прости, прости.

Вдруг она в ужасе услышала, что он усмехается, усмехается по-прежнему, как будто ничего не случилось, как будто он не промчался только что по трупу своего друга, как будто не излил какую-то свою трусливую слизь.

— Поговорим потом и все выясним. Ну, Танька, ну, вставай! — Прежний снисходительно- победительный тон.

— Я тебе не Танька, — прохрипела она не двигаясь. Он закрыл за собой дверь в ванную. Зашумела вода. Некоторое время она лежала не двигаясь. Ей казалось, что жизнь вытекает из нее, что она молниеносно худеет, что у нее будто бы выпирают все кости, злость и отвращение уходили вместе с жизнью, вместе с прелестью, которая раньше иногда и ее самое удивляла, все вытекало, и только лишь грусть, тяжкая и тревожная, наполняла сердце. Она понимала, что это последняя ее встреча с Андреем, что за этой дверью уже ничего не осталось для них двоих.

Потом она встала, собрала все свое — платье и сумки, — отразилась в зеркале, равнодушно подумала, что прелесть еще осталась при ней, и пошла туда, куда он сказал, по галерее налево, в свою комнату — мыться и готовиться к торжеству. В конце галереи она увидела силуэт девушки в темном свитере. Та сидела на перилах, привалившись к столбу, и курила. На Таню она не обратила никакого внимания.