там их не тостать. Они сзади фас.

— Они не отстанут, — сказал Шишак. — Слышишь, Серебряный, они догонят нас прежде, чем мы выберемся к лодке. Вдоль луга кусты растут густо, и они этим воспользуются. Желудь, назад! Держись подальше от канавы!

— Все к Колокольчику! Все к Колокольчику! — метался из стороны в сторону Серебряный.

Колокольчик сидел на краю поля возле изгороди. Он таращил глаза и еле удерживался на месте, чтобы не броситься наутек.

— Серебряный, — сказал он, — я заметил отряд. Это, наверное, эфрафцы. Они выбрались из канавы и спустились на луг. Они еще далеко. У них там такой громила, какого я сроду не видел.

— Они не заставят себя ждать, — проворчал Серебряный. — Та-ак, Плющик. А это кто? Желудь и с ним две крольчихи. Кажется, все. Давай-ка быстро отсюда!

До реки оставалось совсем немного. Но среди всех этих мокрых кустов, камышей и осоки, ям и луж беглецы потеряли дорогу. Каждую секунду ожидая нападения, они метались туда-сюда, натыкаясь то на крольчих, то друг на друга, но все-таки продвигались вперед. Без Кехаара они вообще бы все потерялись и никогда бы не вышли к реке. Поморник летал взад-вперед по прямой, к берегу и обратно, то и дело спускаясь к Шишаку, чтобы сказать, где потерявшаяся крольчиха.

— Кехаар, — сказал Шишак, когда они остановились, поджидая ковылявшую по мокрой, поникшей крапиве Тетатиннанг, — слетал бы ты посмотрел, где эфрафцы. Они должны быть уже где-то рядом. Почему они не атакуют? Нас сейчас можно всех переловить по одному. Не понимаю, что они задумали.

Кехаар вернулся очень скоро.

— Пряшутся под мостом и ф кустах, — доложил поморник. — Я спустился, и тот, польшой такой, хотел драться со мной.

— Да ну? — удивился Шишак. — Осмелел подлец. Ну я ему покажу.

— Они тумают, фы пойтете черес мост или по перегу. Они не снают лодку. Фы пошти пришли.

Из кустов выбежал Пятик.

— Шишак, нам никак не усадить их в лодку! — крикнул он. — Они мне не верят. Они все спрашивают, куда ты пропал.

Шишак бросился вслед за Пятиком и выскочил на зеленую тропинку, которая шла вдоль берега. Вода покрылась рябью, и по ней шелестел дождь. Вода в реке поднялась совсем немного. Лодка стояла по- прежнему, как и запомнил Шишак, — одним концом на берегу, другим — в воде. На носу, скорчившись, сидел Орех, уши его обвисли, шкура насквозь промокла, шерсть прилипла. В зубах он держал веревку. Рядом с ним сидели Желудь, Хизентли и еще две крольчихи, но все остальные сгрудились на берегу. Черничка безуспешно пытался уговорить их перебраться в лодку.

— Орех боится, что не удержит веревку долго, — сказал он Шишаку. — Она держится на волоске. А эти твердят, что ждут своего офицера.

Шишак повернулся к Тетатиннанг:

— Сейчас вы увидите поразительный фокус. Ну-ка усади всех рядом с Хизентли. Поняла? Всех — и быстро!

Не успела Тетатиннанг ответить, как одна из крольчих испуганно вскрикнула. Чуть ниже по течению из кустов показался патруль Дремы и направился в их сторону. С другой стороны приближались Вереск, Кервель и Крестовник. Крольчиха метнулась к кустам. Но едва она коснулась первых веток, навстречу выступил сам Генерал. Он зарычал и страшно, изо всех сил, хлестнул ее по глазам. Крольчиха развернулась и, ослепленная болью, ничего не видя перед собой, побежала к лодке.

Шишак понял, что Генерал после встречи с Кехааром успел не только прийти в себя, но и придумать новый план. Ливень и трудный путь выбили беглецов из колеи и расстроили их ряды. А Дурман собрал своих офицеров в канаве и прошел по ней, недосягаемый для поморника, к самому лугу. Оттуда они прямиком спустились к деревянному мостику, о котором наверняка знали давным-давно, и засели в кустах. Но Дурман быстро сообразил, что беглецы не пойдут к мосту, и послал Дрему в обход, чтобы отрезать путь к отступлению. Дрема же выполнил приказ быстро и точно. Теперь Генерал решил драться на берегу. Он прекрасно понимал — Кехаару везде не поспеть, а в кустах от него увернуться нетрудно. И хотя офицеров было вдвое меньше, но драться они умеют, как никто; к тому же почти все крольчихи до смерти боятся Дурмана. Он загнал их к реке, и сейчас офицеры врежутся в самую гущу и перебьют всех, кого смогут. Да и тем, кто сумеет вырваться, бегать осталось недолго.

«Генерал и мысли не допускает, что мы можем сбежать, — думал про себя Шишак. — Если бы три дня назад я знал об Эфрафе столько же, что и сейчас, мне бы в голову не пришло туда сунуться. Надеюсь, он не успел догадаться, зачем нам лодка? Я бы не удивился».

Шишак метнулся по мокрой траве к берегу и вспрыгнул на нос рядом с Орехом.

— Одуванчика нет, — сказал Черничка. — Только его.

Орех первый принял решение.

— Значит, его придется оставить. Позор, конечно, но эти ребята через секунду будут в лодке, а нам с ними не совладать.

Не сводя с Генерала глаз, Шишак проговорил:

— Одну минуту, Орех. Я их задержу. Мы не можем оставить им Одуванчика.

Генерал процедил сквозь зубы:

— Я поверил тебе, Тлайли. А теперь поверь мне и ты. Либо вы броситесь в реку, либо вас растерзают в клочья. Всех. Живым не уйдет никто.

Тут Шишак заметил в кустах, прямо за спиной Генерала, Одуванчика. Бедняга не знал, что делать.

— Крестовник! Вереск! — приказал Дурман. — Ко мне! По моей команде — прямо вперед. Птица здесь не страшна… — Вот она! — крикнул Шишак. Дурман шарахнулся и задрал голову. Одуванчик стремглав выскочил из кустов, перелетел одним махом тропинку и рухнул в лодку рядом с Орехом. Веревка разорвалась, и ялик сорвался с места, уносимый ровным течением. Через несколько секунд оно вынесло кроликов на середину реки. Так они и поплыли к югу.

Шишак оглянулся, и последнее, что он увидел на берегу, на том самом месте, где только что была лодка, среди ивовых веток, — вытаращенные глаза остолбеневшего Генерала. Шишак вспомнил Уотершипский холм и глаза ястреба, заглянувшего в нору, куда только что шмыгнула чудом спасшаяся от него мышь.