— Да нет, нету.
— Не гоняться же за этим паршивцем всю ночь. Надо было своих ловить. И стрелял ты зря. Распугал небось, а теперь иди, поймай. Этого утром подберешь, если не сбежал.
Голоса стихли, но Орех лежал неподвижно в шелестящей прохладе тоннеля. Ему стало все безразлично, и он погрузился в сонное, тупое оцепенение, в котором оставалась лишь судорожная боль. Через некоторое время струйка крови вытекла из тоннеля и закапала по твердой стенке глухой канавы.
* * *
В сарае на соломе Шишак прижался к боку Чернички и, услышав в двухстах ярдах звук выстрела, подпрыгнул на месте. С трудом удержавшись, чтобы не кинуться куда глаза глядят, он обернулся к остальным.
— Стоять! — тотчас крикнул он. — И куда это вы собрались, хотел бы я знать? Здесь нор нет.
— Подальше от выстрелов, — откликнулся Черничка, с побелевшими от ужаса глазами.
— Ждать! — приказал, прислушиваясь, Шишак. — Они бегут вниз. Вы что, не слышите?
— Я слышу только двоих, — после короткого молчания отозвался Черничка. — И один из них, кажется, очень устал.
Кролики переглянулись и затаились. Вскоре Шишак вновь поднялся.
— Всем оставаться здесь, — прошипел он. — А я за ними.
Неподалеку от сарая он нашел Одуванчика, который подталкивал выбившуюся из сил и хромавшую Соломку.
— Быстро в сарай, — сказал Шишак — И ради Фрита, где Орех?
— Его убил человек, — ответил Одуванчик.
В соломе их ждали. Одуванчик опередил все расспросы.
— Ореха убили, — сказал он. — Сначала они поймали Лаврика и сунули в клетку. Потом пошли к нам. Мы сидели втроем в перекрытой канаве. И Орех сам выскочил им навстречу, чтобы отвлечь внимание и дать нам время удрать. А мы не заметили у них ружья.
— Ты уверен, что его убили? — спросил Плющик.
— Этого я не видел, но они были почти совсем рядом.
— Надо подождать, — сказал Шишак.
Они ждали долго. Потом Шишак и Черничка осторожно выбрались из сарая. Они отыскали канаву, где были следы башмаков и крови, и вернулись назад.
Ведя трех усталых ручных кроликов, назад они добирались два долгих часа. Все были подавлены и измотаны. Добравшись, наконец, до подножия холма, Шишак приказал Черничке, Дубку и Плющику бежать вперед. Они добрались до леса с первыми лучами солнца и увидели, как кто-то тропится им навстречу. Это был Пятик. Черничка остановился, подождал Плющика и Дубка.
— Пятик, — сказал он. — Плохо дело. Орех…
— Я знаю, — ответил Пятик. — Я уже знаю.
— Откуда тебе знать? — поразился Черничка.
— Я видел, как вы выскочили из травы, — тихо отозвался Пятик. — Позади вас было только четверо — они в крови и хромают. Я подбежал поближе, но там никого больше нет.
Он замолчал, посмотрел вниз, словно все искал глазами окровавленного кролика, исчезнувшего в предрассветных сумерках. Черничка молчал, и Пятик наконец спросил:
— Ты знаешь, как это случилось?
Черничка рассказал, что знал, и Пятик отвернулся и ушел в опустевшую нору. Через некоторое время Шишак привел новичков и велел всем собраться в «Улье». Пятик не вышел.
Новичков приняли мрачно. Даже Колокольчик не нашел ни единого ободряющего словечка. Безутешный Одуванчик думал только о том, что мог бы остановить Ореха, не позволить ему выскочить из канавы. Встреча закончилась в мертвенной тишине, и все с тяжелым сердцем отправились в «силфли».
Тем же утром, позднее, вернулся Падуб. Из трех его спутников целым и невредимым пришел только Серебряный. У Алтейки была ранена мордочка, а Земляничка дрожал и, кажется, заболел от переутомления. Никого они не привели.
26.
СОН ПЯТИКА
Это было страшное путешествие. Вслед за шаманом он брел по темным лесам, по высоким отрогам гор… и достиг, наконец, входа под землю. Теперь начиналась самая трудная часть пути. Перед ним разверзлись подземные бездны.
Весь день Пятик пролежал в норе. Снаружи ярко и горячо пылал полдень, Солнце быстро высушило легкий туман и росу на траве, и зяблики замолчали еще рано утром. Воздух дрожал над зелеными далями. На дорожке, которая шла мимо нор, яркие лучи света — бледного, будто ненастоящего — дробились на искорки в невысокой ровной траве. Издалека под слепящим солнцем буковые деревья на обрыве казались огромной, густой, непроницаемой тенью. Из всех звуков сюда доносился лишь треск кузнечиков, а из запахов — аромат чабреца.
Пятик в норе спал тяжелым сном и вдруг проснулся, когда испарилась последняя капля влаги. С потолка на него упала горстка пыли, и он, стряхнув ее вместе с остатками сна, еще ничего не соображая, кинулся вон, но тут же вернулся обратно. Ночью он вскакивал, даже во сне не забывая о своем горе, и перед глазами его все маячила тень хромого кролика, исчезнувшего на холме при первых лучах утреннего солнца. Где этот кролик? Куда подевался? Пятик брел вслед за ним по извилистым тропкам собственного воображения, по холодному, влажному от росы склону, по укрытым утренним туманом полям долины.
Туман опустился на Пятика, когда он добрался до кустов крапивы и чертополоха. Тень хромого кролика исчезла. Испуганный, Пятик остался один-одинешенек среди звуков и запахов поля, на котором родился. Летние сорняки исчезли. Пятик сидел под голым мартовским ясенем и цветущим терновником. Он перескочил через ручей и побежал вверх по зеленому лугу туда, где они с Орехом наткнулись на доску с объявлением. На месте ли доска? Пятик боязливо посмотрел вверх. Ничего он толком не разобрал, но стоило подняться повыше — неожиданно из тумана показался человек, хлопотавший над ящиком с инструментами, где лежали лопата, веревка и какие-то штучки поменьше, названия которых Пятик не знал. Доска валялась на земле. Она была меньше, чем показалось ему в первый раз, и прибита к длинному оструганному шесту, заостренному с одного конца так, чтобы воткнуть в землю. Доска, испещренная острыми черными, похожими на палки черточками, была белой, как и тогда. Пятик нерешительно подошел поближе и остановился рядом с человеком, который заглядывал в глубокую, узкую дырку, открывшуюся у самых его ног. Человек едва ли не дружелюбно посмотрел на Пятика — точь-в-точь великан-людоед на свою жертву, прежде чем ее съесть, и (оба знают это прекрасно) съесть как можно скорей.
— Н-да-а, и чего это я тут делаю? — спросил человек.
— Вот именно,
— Да я просто тут ставлю на место ста-арую доску, — сказал человек. — А ты, небось, хочешь знать — на кой?
— Да, — прошептал Пятик.
— Для старика нашего, для Ореха, — произнес человек. — Вот так, мы тут ее поставим, и будет нам объявление. И как ты думаешь — о чем пойдет речь?
