ну-ка приди в себя. Нужна открытая широкая яма, в ширину больше, чем в глубину, с плоским дном ниже уровня входа, — ее нужно вырыть до темноты.

— Но, Орех, мы копали весь день…

— Знаю, Я помогу, но чуть позже, — очистил Орех. — Начинайте. Скоро стемнеет.

Изумленные кролики, ворча, подчинились приказу. Власть Старшины подверглась новому испытанию, но с помощью Шишака Орех своего добился. А Шишак, не имея ни малейшего понятия, что задумал Орех, до того поразился мощи и мужеству птицы, что уже согласился с мыслью дать ей приют и решил не вдаваться в подробности. И пока Орех, как умел, рассказывал новой знакомой о жизни кроликов и об элилях, о временном доме, который сейчас ей готовят, Шишак присматривал за работами. Еды раздобыли немного, но в лесу птица явно осмелела и, хромая, пыталась сама отыскать что-нибудь съестное.

А Шишак и его помощники в конце одного из лесных выходов еще до наступления часа сов вырыли просторную нору. Пол они выстелили буковыми листьями, прутьями и в это импровизированное гнездо водворили свою гостью до наступления темноты. Птица все еще никому не доверяла, но боль все же сломила ее. Она была слишком беспомощна и, конечно, только поэтому решилась попытать счастья в чужом доме. Кролики заглядывали в нору и в полумраке видели темную поднятую головку, черные зоркие глаза. Она не решалась спать до тех пор, пока после ночного «силфли» все не ушли в норы.

Чайки-поморники живут в стаях. Они селятся колониями, где вместе едят, болтают и дерутся друг с другом целыми днями. Они не любят одиночества и холостяцкой жизни. Во время брачного периода стаи поморников перебираются на юг, и тогда раненая чайка может оказаться одна. Поморник, которого нашли кролики, был злобным и подозрительным лишь от боли, от раздражения, что отстал от своих и не может летать. Но на следующее утро к нему уже вернулась обычная жизнерадостность. Компанию ему составлял Шишак. Шишак и слышать не захотел о том, чтобы заставить своего нового приятеля самого искать себе пищу. К «на-Фриту» кроликам удалось накормить гостя — по крайней мере, на время, — и теперь в жару все убежали поспать. А Шишак остался и, не скрывая восхищения, проболтал с ним несколько часов кряду. Во время вечернего «силфли» под обрывом, где Колокольчик рассказывал свою сказку про Эль-Ахрайраха, он присоединился к Ореху и Падубу.

— Как он там? — спросил Орех.

— Кажется, намного лучше, — отозвался Шишак — Ты же видел, какой он выносливый. Бог ты мой, что у них за жизнь! Ты даже не представляешь, сколько ты потерял! Я бы сидел да слушал с утра до вечера.

— Кто его ранил?

— Кошка на ферме. Раньше он про кошек и слышать не слышал. Она повредила ему крыло, но наш тоже ей всыпал так, что она удрала. Ему удалось долететь сюда, но потом крыло разболелось. Подумать только — подраться с кошкой! Теперь-то я понимаю, что ничего не видел в жизни. А ведь кролик тоже может не струсить перед кошкой. Знаешь…

— Но что же что за птица? — перебил Падуб.

— Я пока еще не разобрал, — отвечал Шишак — Если я правильно понял — а я совсем не уверен что это так, — там, откуда он прилетел, их целые тысячи — больше, чем мы можем себе представить И когда взлетает вся стая, небо становится белым, а в брачный сезон гнезд на скалах — как листьев в лесу. Так он сказал.

— Но где это? Я никогда не встречал ни одной такой птицы.

— Наш говорит, — отметил Шишак, глядя Падубу прямо в глаза, — наш говорит — далеко, где заканчиваются холмы и земля.

— Ну, положим, закончились они. И что дальше?

— Дальше — вода.

— Ты хочешь сказать, река?

— Нет, — сказал Шишак, — не река. Наш говорит там огромная водяная пустыня, которая тянется во все стороны, сколько хватает глаз. И другого берега не видно. Его просто нет. Берег только один — с той стороны; там они и живут. Ну, я не знаю… должен сказать, я сам до конца этого не понял.

— Он что, хочет сказать, что был на краю земли и вернулся обратно? Быть этого не может.

— Не знаю, — сказал Шишак, — но уверен, что он не лжет. Он говорит, что вода там все время движется и бьется о берег, и если птица не слышит этого звука, она может сбиться с дороги. А зовут его Кехаар. Он говорит, именно так шуршит вода на камнях.

Против воли кролики заслушались.

— Ну а почему же он здесь? — спросил Орех.

— Здесь ему делать нечего. Он давно должен был вернуться к Большой Воде, туда, где у них гнезда. Наверное, зимой там слишком холодно и неуютно, и большинство улетает вглубь с побережья. А летом они возвращаются. Весной нашего гостя уже один раз ранили. Рана была пустяковой, но пришлось задержаться. Он вертелся рядом с грачовником и набирался сил. Потом окреп, улетел и как раз по дороге к гнездовью остановился на фермерском дворе и повстречался с кошкой.

— Значит, он опять улетит, как только поправится? — спросил Орех.

— Да.

— Тогда мы напрасно теряем время.

— Что значит «напрасно», Орех?!

— Позови Черничку и Пятика, да, и еще Серебряного. Я все объясню.

Еще с большим удовольствием, чем в прежние времена на лугах Сэндлфорда, кролики наслаждались вечерним покоем, когда лучи заходящего солнца освещают всю цепь холмов, а трава отбрасывает тени вдвое длиннее их самих, когда прохладный воздух полон запаха чабреца и шиповника. Конечно, они ничего не знали об этих холмах, не знали, что несколько сотен лет подряд здесь кипела жизнь. Но теперь тут больше не гонят овец на пастбища, и крестьяне из Кингсклера или Сидмонтона не проходят по здешним лугам ни по делу, ни на прогулку. В полях Сэндлфорда кроликам доводилось видеть людей чуть не каждый день. Здесь же, с самого первого дня, только один раз они заметили всадника. Оглядев собравшуюся в траве небольшую компанию, Орех подумал, что все — даже Падуб — успели окрепнуть, потолстеть и выглядят куда лучше, чем в тот вечер, когда появились здесь впервые. И что бы там ни случилось дальше, он все же привел их в хорошее мест.

— Живется нам тут неплохо, — сказал он, — по крайней мере, мне так кажется. Теперь мы не похожи на кучку бродяг. Но кое-что меня все-таки беспокоит. Странно, что только я и ломаю над этим голову. А ведь если ном не удастся найти выход, этот городок, как бы мы ни старались, опустеет, и очень скоро.

— О чем это ты, Орех? — спросил Черничка.

— Помнишь Нильдро-хэйн? — спросил Орех.

— Никогда ей не бегать по травке. Бедный наш Земляничка.

— Знаю. Но я говорю о том, что мы пришли сюда без крольчих, а раз нет крольчих — значит, не будет крольчат, а это значит, что через несколько лет в городке никого не останется.

Может показаться невероятным, что раньше никто из кроликов не вспоминал об этом. Но у кроликов жизнь всегда ходит рядом со смертью, а когда смерть подбирается совсем близко, мысль о спасении вытесняет все остальное. А сейчас, на закате, на пустынном, приветливом склоне, сидя рядом с уютной норой, чувствуя в брюшке приятную тяжесть свежей травы, Орех всем своим существом ощутил, как им всем не хватает семьи. Все молчали. Одни грызли траву — другие просто грелись в последних лучах. В вышине, где еще было совсем светло, пел жаворонок. Он парил, потом, все еще распевая, стал медленно опускаться, приземлился, мелко-мелко забив крылышками, а потом, виляя хвостом, скрылся в траве. Наконец Черничка сказал:

— Что же делать? Опять срываться с места?

— Как получится, — ответил Орех. — Но надеюсь, что нет. Я хочу только найти и привести сюда несколько крольчих.

— Откуда?

— Увести из другого племени.