— Уходим? Ой Фритрах!
А Черничка шевельнул ушами и очень внимательно посмотрел сначала на Шишака, потом на Ореха. И Орех ответил.
— Мы с Пятиком уходим сегодня ночью, — подумав, сказал он. — Не знаю точно куда, но если кто хочет, может отравиться с нами.
— Отлично, — отозвался Шишак, — тогда берите с собой и меня.
Меньше всего Орех рассчитывал на столь серьезную поддержку. В голове мелькнула мысль, что Шишак, конечно, в трудную минуту пригодится, но ладить с ним будет нелегко. И уж конечно, ни за что гвардеец не захочет делать, что ему скажет — пусть даже и не приказывая — какой-то «задворник» «Да какое мне дело, был он в Аусле или нет, — подумал Орех. — Если мы уйдем вместе, я никому не позволю своевольничать. А может, и идти не стоит?» Но вслух сказал только:
— Отлично. Мы тебе рады.
Он оглядел остальных — они не сводили глаз с него и с Шишака. Первым нарушил молчание Черничка.
— Кажется, я тоже пойду, — сказал он. — Я еще не совсем понял, из-за тебя это, Пятик, или нет. Но, так или иначе, нас в городке сейчас слишком много, а если ты не попал в Ауслу, приятного в этом мало. Забавно — ты боишься остаться, я — боюсь идти. Лисы, ласки, посредине Пятик — и ни минуты покоя!
Он сорвал привядший листик и принялся медленно жевать, изо всех сил пытаясь скрыть страх, потому что весь его опыт предупреждал об опасностях, подстерегающих кроликов в неизведанных землях за пределами городка.
— Если мы Пятику верим, — сказал Орех, — значит, считаем, что уходить надо всем. Так что с этой минуты и до отхода каждый должен уговорить как можно больше наших. — Думаю, в Аусле тоже стоит кое с кем побеседовать, — сказал Шишак. — Если мне удастся кого-нибудь убедить, вечером приведу с собой. Но за Пятиком не пойдет никто. Никто не захочет за здорово живешь потерять звание гвардейца, да и я бы не захотел. Чтобы поверить в Пятика, надо услышать его собственными ушами. Как я. Ясно, ему было что-то вроде послания, а в таких штуках я не сомневаюсь. Не понимаю, почему не поверил Треарах.
— Потому что Треараху не нравится все, что пришло в голову не ему, — ответил Орех. — А второй раз не обратишься. Мы попытаемся собрать как можно больше кроликов и встретимся снова в час «фа- Инле». Тогда же и тронемся: времени в обрез. Беда — какой бы она ни была — ближе с каждой минутой. И еще, Шишак, Треараху вряд ли понравятся разговоры с гвардейцами. Капитану Падубу, думаю, тоже. Они, конечно, не станут возражать, если отсюда уберутся ошметки вроде нас, но тебя терять не захотят. На твоем месте я бы думал, с кем говорить.
4.
УХОД
Кипя отвагой, младший Фортинбрас
Набрал себе с норвежских побережий
Ватагу беззаконных удальцов
За корм и харч для некоего дела,
Где нужен зуб…[4]
Час «фа-Инле» на языке кроликов означает «час восхода луны». Кролики, конечно, понятия не имеют ни о точном времени, ни о точности. В этом отношении они очень похожи на первобытных людей, которым частенько требовалось несколько дней на то, чтобы только собраться, а потом еще несколько дней, чтобы заняться делом. В те времена людям, чтобы действовать сообща, нужно было некое чувство вроде телепатии — телепатическая волна словно захватывала их и несла к назначенной минуте. Тот, кому доводилось видеть ласточек и стрижей в сентябре, видеть, как они собираются на телеграфных проводах, щебечут, описывая маленькие круги, в одиночку или же группками, над голыми, убранными полями, возвращаются, чтобы сделать потом круг побольше, потом еще и еще, над пожелтевшими изгородями вдоль улочек, — все эти сотни разрозненных птичек, которые собираются, мельтеша, со все возрастающим нетерпением, в стаи, а стаи свободно и совершенно без всякого порядка сливаются в одну огромную шевелящуюся массу — плотную посередине, рваную по краям, — которая постоянно меняется, перестраивается, как облака или волны, и так до тех пор, пока все (но отнюдь не каждый) не почувствуют, что пора, и тогда они снимутся с места, начиная еще один гигантский перелет на юг — перелет, который переживут не все; тот, кто видел как поднимается эта волна, захватывающая всех, кто считает себя в первую очередь частью целого, и только потом — во вторую очередь — личностью; видел, как волна эта поднимает, захватывает их, не нуждаясь ни в сознательной мысли, ни в сознательной воле; тот, кто видел это, видел деяние того самого ангела, что погнал в Антиохию крестоносцев и сгоняет леммингов в море.
После восхода луны прошло не меньше часа, но до полуночи оставалось еще довольно много времени, когда Пятик с Орехом снова выбрались из норы под кустами куманики и поскакали тихонько по дну канавы. С ними бежал еще один кролик, приятель Пятика, Хлао, или Плошка. («Хлао» означает всякое углубление, где может скапливаться влага, — например, чашечку в листьях одуванчика или чертополоха.) Плошка тоже был маленький, невероятно робкий, и большую часть своего последнего вечера в городке Орех с Пятиком потратили, уговаривая его отправиться с ними в поход. Плошка согласился довольно неохотно. Он страшно боялся опасностей, поджидавших их за пределами городка, но потом решил, что главное — это держаться поближе к Ореху и точно выполнять все его команды, а там будь что будет.
Не успели они выбраться из канавы, как Орех услышал наверху какое-то движение. Он быстро выглянул.
— Кто здесь? — сказал он. — Одуванчик?
— Нет, это я, Дубок, — сказал кролик, глядя на них сверху вниз, и спрыгнул, тяжело опустившись на лапы. — Ты не помнишь меня, Орех? В прошлом году мы с тобой жили до первой пороши в одной норе. Одуванчик сказал, будто вы сегодня уходите. Если это правда, возьмите и меня.
Орех сразу вспомнил Дубка, медлительного тугодума, пять дней с которым, проведенные под землей во время снежных заносов, показались ужасно тоскливыми. «Но, — подумал он, — нечего крутить носом да выбирать. Даже если Шишаку и удастся уговорить парочку гвардейцев, все равно большинство придет не из Ауслы. Согласятся только „задворники“, которым терять нечего». Орех перебирал в памяти знакомые лица, и тут появился Одуванчик.
— По-моему, чем скорее мы двинемся, тем лучше, — сказал он. — Не очень мне все это нравится. Я только успел уговорить Дубка и собирался подойти еще кое к кому, как увидел, что за мной по тропинке бежит Ленок. «Ну-ка, говори, что тебе тут надо», — сказал он, а когда я объяснил, что просто пытаюсь выяснить, не хочет ли кто пойти с нами, он, по-моему, не поверил. Он хотел точно знать, не пытаюсь ли я устроить какой-нибудь заговор против Треараха, а мой ответ только рассердил и насторожил его. По правде говоря, я так испугался, что уговорил одного Дубка, и все.
— Я тебя не виню, — сказал Орех. — Даже странно, обычно он сначала собьет с ног, а потом приступает к расспросам. И все-таки подождем немного. Вот-вот подойдет Черничка.
Время шло. Кролики, каждый свернувшись клубочком, сидели молча, а лунные тени ползли по траве к северу. Наконец, когда Орех уже побежал было вниз к жилищу Чернички, он увидел, как тот появился из норы, а за ним еще трое. Одного, которого звали Плющом, Орех хорошо знал. И обрадовался — это был крепкий, выносливый кролик, и все думали, что, как только он наберет вес, его сразу же примут в Ауслу.«Вот уж кому, видно, не терпится, — подумал Орех, — старшие потрепали, а он и обиделся. Впрочем, с ним да с Шишаком по крайней мере не страшно ввязаться в любую драку».
Двоих его спутников Орех не знал, и даже когда Черничка назвал обоих по имени — Алтейка и
