В ту ночь, когда вы ушли из городка, всю Ауслу подняли на ноги и послали в погоню. Кажется, сто лет прошло с тех пор! Мы дошли по вашему следу до ручья, увидели, что вы спустились вниз по течению, и когда доложили об этом Треараху, он решил, что нет никакого смысла ради вас рисковать жизнью гвардейцев. Ушли так ушли. Но вернувшихся арестовать. Тогда я приказал прекратить поиски.
На следующий день все шло как обычно. Если не считать, что разговоров только и было о Пятике и тех, кто ушел за ним. Все уже знали, что Пятик предсказал нам какие-то ужасы, поползли слухи. Большинство посчитало их вздором, но кое-кто говорил, будто Пятик пообещал хорьковую охоту. [19] А для кроликов страшнее такой охоты и куриной слепоты ничего нет на свете.
Мы с Орешником пошли поговорить об этом с Треарахом.
— Знаю я этих предсказателей, — заявил Треарах, — встречал. Не стоит слушать все, что они говорят. Во-первых, большинство из них просто несчастные горемыки. Просто слабые кролики, которые по своей слабости даже надежду потеряли добиться в жизни чего-нибудь путного и иногда, стараясь придать себе важности, пытаются прослыть предсказателями Забавно, но если такой кролик научился как следует притворяться и у него хорошо подвешен язык, его друзья просто не замечают, когда предсказания не сбываются. С другой стороны, дар предсказания все-таки существует, и предположим, наш Пятик и впрямь обладает этой необыкновенной способностью. Он напророчил нам наводнение или там охоту с хорьками. Отлично. Значит, кому-то из кроликов больше никогда не придется бегать. Какой же у нас выбор? Организовать переселение всего племени — задача нелегкая. Кто-то все равно пожелает остаться. Но Старшина должен будет уйти — неважно, сколько пойдет за ним, — и подвергнуть свой авторитет самому суровому испытанию. А уж если он его потеряет, вернуть уважение племени не так-то просто. Так что в лучшем случае мы превратимся в орду бездомных «хлессилей», да, возможно, еще и с крольчихами и детворой в придачу. Встречи с элилями не избежать. Так что будет лечение хуже болезни. Почти всегда безопасней пересидеть и переждать в своих норах.
— Конечно, я никогда не мог сесть и как следует все обдумать, — сказал Пятик. — А Треарах мог. Я же просто до смерти боялся. Фрит золотой! Надеюсь, никогда в жизни мне не будет больше так страшно! Никогда не забуду, да еще ту самую ночь, когда я просидел под тисовым деревом. Сколько страшного есть на свете!
— Все от людей, — сказал Падуб. — Даже элили делают только необходимое, и Фрит помогает им так же, как нам Элиль бегает по земле, и ему нужно что-то есть. Человек же не успокоится, пока не изгадит всю землю, не погубит
На следующий день после полудня начался дождь.
— Помнишь, мы тогда рыли норки на склоне, — шепнул Одуванчику Алтейка.
Все укрылись в норах — кто грыз что-нибудь, кто спал. Несколько раз я выбегал наверх посмотреть, что и как. Один раз забежал на опушку леса, почти к самой канаве, и вдруг увидел, как на противоположном склоне из ворот, где висела доска, вышло несколько человек. Я не знаю, сколько их было, — наверное, трое или четверо. Ноги у них были гладкие, черные, а во рту они держали коптящие белые палочки. Казалось, они никуда не собираются. Они медленно прогуливались под дождем, время от времени поглядывая на изгородь и на ручей. Вскоре они перешли на нашу сторону и подошли к городку. А я подумал: «Ну и пусть, у них ведь ни ружей нет, ни хорьков». Но что-то мне в них не нравилось.
— А что сказал Треарах? — спросил Серебряный.
— Понятия не имею. Ни я и никто другой его не спрашивал. Я пошел спать, а когда проснулся, сверху не доносилось ни звука. Наступил вечер, я вышел в «силфли». Дождь припустил, но я все равно вылез из норы и поужинал. Ничего такого я не заметил, а на то, что кто-то заткнул несколько выходов из нор, не обратил внимания.
Следующее утро выдалось замечательно ясным. И как обычно, все побежали в «силфли». Я помню еще, Паслен сказал Треараху, чтобы тот не переутомлялся, мол, все же он не молоденький, а Треарах сказал, что сейчас покажет, кто тут «не молоденький», толкнул Паслена, и тот покатился по склону. Все было без зла, со смешком, но Треарах Паслена проучил и показал и кто Старшина, и что рано его списывать со счетов. В то утро я собрался за салатом, причем вышло так, что решил я сбегать один.
— Обычно за салатом бегали втроем, — сказал Шишак. — Да, обычно втроем, но в то утро у меня была причина изменить правилу. Дело в том, что мне захотелось проверить, не поспела ли ранняя морковь на одном огороде — по моим соображениям, уже наступала самая пора, — я и решил, что в разведку в незнакомое место безопасней идти одному. Меня не было почти все утро, вернулся я незадолго до «на- Фрита». Я возвращался мимо Тихого Обрыва — знаю, почти все больше любили ходить по Зеленому Спуску, — но я всегда возвращался мимо Обрыва. Я выбежал из леса там, где начинался луг, который спускается к старой изгороди, и в поле, на вершине противоположного склона, заметил «храдада». Он стоял возле ворот, у доски, и из него выходили люди. Там был и мальчик, он нес ружье. Взрослые доставали из «храдада» какие-то длинные большие штуки — я даже не знаю, как их описать, — сделаны они были из того же, что и «храдада», и, наверное, очень тяжелые, потому что каждую брали два человека. Люди перенесли все это в поле — там сидело в траве несколько кроликов, которые тотчас же спрятались в норах. А я остался наблюдать. Я же видел ружье и теперь подумал, что люди, скорее всего, готовят хорьков или сети. Так что я не двинулся с места и наблюдал. Я подумал: «Когда увижу, что у них все готово, побегу предупрежу Треараха».
Люди все болтали между собой и коптили белыми палочками. Они ведь никогда не спешат, не так ли? Потом один из них взял лопату и начал засыпать выходы из всех нор, какие только смог отыскать. Возле каждой поры он снимал слой земли вместе с травой и кидал внутрь. Это меня озадачило, потому что хорьки обычно гонят кроликов из нор наружу. Я решил, что несколько выходов люди оставят открытыми и поставят возле них сети, хотя для охоты с хорьками все это не годится — ведь если хорек убьет кролика в засыпанном коридоре, то человеку достать из норы даже хорька будет, как вы понимаете, непросто.
— Не напускай на нас страху, — сказал Орех, потому что Плошка, представив гонящегося за кроликом хорька и засыпанный коридор, задрожал от ужаса.
— Страху? — горько переспросил Капитан. — Я ведь еще и не начал. Может, кто-нибудь хочет уйти?
Никто не шелохнулся, и, подождав немного, Падуб продолжал;
— Потом несколько человек принесли какие-то тонкие, длинные висячие штуки. Я не знаю, как они называются, но они были с большую плеть куманики. Каждый взял по такой штуке, прикрепил к тому, что они принесли раньше. Что-то зашипело, и… и… конечно, вам трудно это понять, но воздух там стал каким- то плохим. Я сидел в стороне, довольно далеко, но почему-то все же услышал сильный запах, который шел от этих «куманичных плетей», и не мог ни смотреть, ни думать. Мне показалось, что я падаю. Я пытался вскочить и удрать, но не знал, где я, а потом вдруг увидел, что бегу вниз, к лесу, прямиком на людей. Я остановился как раз вовремя. Я забыл обо всем, забыл предупредить Треараха. Я просто сел и не мог двинуться с места.
Люди совали свои «плети» во все незасыпанные норы, и какое-то время ничего не происходило. А потом я увидел Василька — вы помните Василька? Они не заметили нору около изгороди, вот Василек и выбрался оттуда. Я сразу понял, что он надышался этой отравы. Он совсем не понимал, что делает. А люди сначала не заметили его, но потом один из них поднял руку, показал на Василька, и мальчик выстрелил. Он только ранил его — я слышал крик, — и тогда подошел взрослый, подобрал его и убил. Я от души надеюсь, что Василек не страдал, ибо гадкий воздух лишил его разума, но лучше бы мне этого не видеть. Потом человек нагнулся к норе, из которой выбрался Василек.
К тому времени отравленный воздух, должно быть, распространился уже по всем норам и переходам. Могу себе представить, что там творилось…
— Нет, — сказал Колокольчик, — не можешь.
Падуб замолчал, и дальше заговорил Колокольчик:
— Я не сразу почувствовал запах — сначала услышал какой-то шум. Крольчихи, кажется, первые поняли, что творится неладное, и попытались выбраться. Но они не желали оставлять малышей и
