крупнее лесного голубя.

Когда всадник, немного не доехав до вершины Уотершипского холма, свернул к югу и исчез из виду, Орех вернулся на окраину леса посмотреть на северные долины, где лежали спокойные, яркие от солнца поля и далеко, на севере Кингслера, поднимались высокие столбы дыма. В воздухе похолодало, а солнце снова повернуло к северному горизонту.

— Кажется, мы уже достаточно потрудились, — сказал Орех. — Во всяком случае, на сегодня хватит. Я хочу спуститься вниз, к подножию, поискать хорошей травки. Здесь трава неплохая, но уж слишком сухая и тощая. Кто-нибудь хочет пойти со мной?

Шишак, Одуванчик и Плющик вызвались составить ему компанию, остальные предпочли вернуться в терновник, перекусив по дороге, и улечься спать вместе с солнышком. Орех с Шишаком прикинули на глазок, где по пути можно спрятаться, и слетели вниз, мигом одолев четыреста или пятьсот ярдов. Никто на них не нападал, приятели мирно паслись на травке на краю пшеничного поля, — такую картинку можно частенько увидеть в любом уголке Англии. Орех, несмотря на усталость, не забыл на случай тревоги приискать глазами укрытие. Ему повезло — он заметил старый, наполовину осыпавшийся ров, так заросший крапивой и бутнем, что в нем можно было бы спрятаться не хуже, чем в норе, и вся четверка пощипывала траву поблизости, чтобы в случае нужды успеть шмыгнуть под его защиту.

— Сгодится на крайний случай, — проговорил Шишак набитым клевером ртом и обнюхал опавший цветок гордовины. — Бог ты мой, с тех пор как мы ушли от своих, сколько мы успели узнать! Больше, чем там за всю жизнь! А норы! Правда, тут нам еще придется учиться. Заметил? — земля здесь совсем не та, что дома. Пахнет по-другому, поддается по-другому, да и сыплется тоже не так.

— Хорошо, что напомнил, — сказал Орех. — Там, у Барабанчика, мне-то ведь кое-что и понравилось — большая пещера. И хочется мне выкопать такую же. Здорово придумано — собраться всем в норе обсудить что-нибудь, послушать сказку, поболтать. Что скажешь? По-твоему, у нас получится или нет?

Шишак задумался.

— Н-да, — сказал он. — Если вырыть слишком большую нору, начнет осыпаться кровля. Обязательно нужна какая-то опора. Что там было у Барабанчика?

— Корни тиса.

— Ну, мы тоже роем под деревом. Но вот что за корни у него, подойдут ли?

— Надо спросить Земляничку. Он, конечно, и сам знает не много. Ведь ту пещеру вырыли задолго до его рождения.

— И если она когда-нибудь обвалится, так не на его голову. У них там все племя будто неживое — как совы на свету. Правильно он сделал, что ушел.

На пшеничное поле спустились сумерки, но вершину холма еще освещали длинные красные отблески заходящего солнца. Неровная тень изгороди побледнела, исчезла. Запахло прохладой, сыростью приближающейся ночи. Мимо прогудел майский жук. Замолчали кузнечики.

— Скоро вылетят совы, — сказал Шишак. — Побежали обратно.

В это мгновение со стороны темного поля до них донесся топот. Топот приблизился, и кролики увидели белый кончик мелькнувшего хвоста. Они стремглав бросились ко рву. Теперь, когда ров и впрямь понадобился, он показался намного уже, чем раньше. Только в одном конце хватало места, чтобы развернуться, но не успели приятели там устроиться, как прямо им на головы слетели еще Плющик с Одуванчиком.

— Что там такое? — спросил Орех. — Что вы услышали?

— Кто-то бежит к изгороди, — откликнулся Плющик. — Какой-то зверь. Ну и шуму же от него.

— Заметил, кто это?

— Нет. И запаха не почуял. Ветра нет. Но слышал прекрасно.

— Я тоже, — сказал Одуванчик. — Это кто-то большой — как крупный кролик. Мне показалось, что хоть он и шумит, но все же старается не показываться.

— Неужто «хомба»?

— Нет, уж ее-то запах мы бы почуяли, — сказал Шишак, — с ветром или без ветра. Судя по вашим словам, это очень похоже на кошку. Только бы не горностай. «Хей, хей, ты, эмблерный храйр!» Вот пакость! Придется немного посидеть тихонько. Но если он нас заметит, приготовьтесь удирать.

Кролики ждали. Быстро стемнело. Над головами сквозь летнюю зелень пробивался лишь слабенький свет. Дальний конец рва так зарос, что сквозь траву ничего не было видно, но над головой в прорезях листьев кролики видели кусочек неба, теперь ставшего темно-синим. Время шло, и, словно на стеблях бутня, зажигались звезды. Мерцание звезд было слабым, неровным, как легонький ветерок. Наконец Орех оторвал от них взгляд.

— Что ж, попробуем устроиться на ночлег, — сказал он. — Ночь теплая. Кого бы там ни носило, лучше уж не рисковать.

— Ну-ка, ну-ка, — прошептал Одуванчик. — Что это?

Сначала Орех ничего не расслышал. Потом уловил далекий, но отчетливый звук — кто-то то ли стонал, то ли плакал, прерывисто, робко. И хотя этот звук даже близко не походил на охотничий клич элиля, все же Орех обомлел от страха. Но едва он успел навострить уши, плач прекратился.

— Фрит небесный! Кто это? — прошептал Шишак, и «шапочка» его встала дыбом.

— Может, кошка? — предположил Плющик, широко распахнув глаза.

— Это не кошка! — ответил Шишак, губы его раздвинулись, застыв в невообразимой гримасе. — Это не кошка! Это… Вы что, не поняли? Вам… — Он замолчал. Потом сказал очень тихо: — Вам что, матери в детстве не говорили?

— Нет! — воскликнул Одуванчик. — Нет! Это какая-то птица… или раненая крыса…

Шишак встал. Спина его выгнулась, подбородок прижался к напрягшейся шее.

— Это Черный Кролик Инле, — прошептал он. — Кто еще может стонать в таком месте?

— Нельзя так говорить! — оборвал его Орех. Он чувствовал, что сам задрожал от страха, и потому покрепче уперся ногами в стенки рва.

Неожиданно звук повторился ближе — теперь его услышали все. Рядом и впрямь плакал кролик, но в это едва можно было поверить. Его голос словно летел в холодном пространстве потемневшего неба — таким неземным и одиноким показался он нашим приятелям. Сначала раздался просто стон. Потом ясный, отчетливый вопль, который услышал каждый.

— Зорн! Зорн! [17] — вскрикивал страшный пронзительный голос. — Нет никого! О, зорн!

Одуванчик захныкал. Шишак попытался зарыться в землю.

— Прекрати! — зашипел на него Орех. — Перестань, все в меня летит! Я хочу послушать.

В этот момент голос отчетливо произнес:

— Тлайли! О, Тлайли!

При этих словах кролики едва не кинулись прочь от ужаса. Они замерли. Шишак, с неподвижным, застывшим взглядом, попытался было выбраться изо рва.

— Надо идти, — бормотал он заплетающимся языком, и Орех с трудом понял, что он говорит. — Когда он зовет, надо идти.

Орех испугался так, что почти ничего не соображал. И как на берегу речки Энборн, перестал отличать сон от яви. Кто — или что — зовет Шишака? Если это живой кролик, откуда он знает имя? В голове оставалась одна только мысль: отпускать сейчас Шишака — испуганного, беспомощного — никак нельзя. Орех прижал Шишака лапами к стенке канавы.

— Сиди смирно, — задыхаясь, сказал он. — Я сам пойду, посмотрю, кто там тебя зовет. — Ноги едва не отказали ему, когда он, оттолкнувшись, выскочил изо рва.

Несколько минут Орех ничего не видел; пахло, как и прежде, росой и бузинным цветом, и наш смельчак провел по траве носом. Он выпрямился, осмотрелся. Поблизости никого.

— Кто здесь? — сказал он.

Никто не отозвался. Орех решил было задать вопрос снова, как вдруг тот же голос проплакал:

— Зорн! О, зорн!

Голос шел от изгороди на краю поля. Орех обернулся на звук и почти сразу под листьями тсуги