посмотреть вниз и вверх, голубая бездонность касалась одна другой, как зеркальное отражение. В центре висел золотой шар метров пятидесяти в поперечнике, слабо подсвеченный изнутри. Когда вы глядели на него долго и пристально, он начинал пульсировать многоцветно и ярко, как и все в этом городе. Он как бы излучал сквозь золотистую пленку подсвеченные золотом другие цвета. Алик тут же предположил, что Координатор мыслит, а свет и цвет — это возникновение и движение мысленных ассоциаций, но ни его товарищи, ни их спутники его не поддержали. Только Капитан строго сказал:
— Отойди от края. Сорвешься — костей не соберешь.
— Совершенно безопасно, — поправил Фью, — среда невесомости. А голубая дымка — это сконцентрированный газ-проводник. Единственное средство связи Координатора с окружающим миром.
Действительно, никаких труб, проводов и нитей не было видно в голубой дымке, окружающей шар. Ничто не связывало его с черной дорожкой. Он висел или держался, неподвижный, но живой и, казалось, легкий-легкий, несмотря на свои размеры.
— Значит, он нас не слышит? — спросил Капитан.
— Нет.
— А как с ним общаетесь вы?
— Через электродную сеть.
— Тогда мы лишены этой возможности.
— Почему? Вы можете общаться с ним непосредственно через газ-проводник.
— С помощью шлема?
— Зачем? Общение телепатическое. Только учтите: это не Мозг. Это — совершенная машина, мыслящая и действующая в пределах заложенной в нее программы. Любые мысленные ассоциации или решения, не обусловленные программой, исключены. И ответить на ваш вопрос Координатор может лишь в том случае, если память его достаточно богата для такой информации.
— Он знает, что мы здесь?
— С первой минуты.
— Я говорю о предстоящем разговоре.
— Да.
— Тема не обуславливается?
— Нет.
— Тогда начнем. Ты меня слышишь, Координатор? — громко произнес Капитан, уже обращаясь непосредственно к золотому шару.
Ничто не прозвучало над голубым покоем, но в сознании каждого из наших героев сформировался в знакомых звуках ответ:
— Слышу.
— Мы узнали все, кроме мира лилового солнца. Когда мы увидим его?
— Завтра.
— Все ли миры одинаковы по объему и протяженности?
— Миров нет. Есть пространство, позволяющее нам его изменять.
— Одно пространство, но пять солнц?
— И солнце одно. Остальные — лишь его отражения в атмосфере замкнутых емкостей, где деформация пространства переходит в область иных измерений.
— Значит, зеленый мир — это не вся планета?
— Нет. И Аора тоже лишь ограниченное деформированное пространство. И Голубой город, за пределами которого только черный камень и пыль. И согревает его не отраженное, а единственное настоящее солнце, встающее и заходящее над пустыней.
— Почему же не превратить пустыню в оазис?
— Планета закрыта для пришельцев из космоса.
— Но им оставлена приманка в виде бродячих миражей.
— За тысячу лет ослабли связки, и замкнутость измененных пространств утратила цельность. Впрочем, миражи тоже закрыты.
— Мы прошли.
Реплика Капитана не прозвучала вопросом, и ответа не последовало.
Тогда он построил ее иначе:
— Мираж города был открыт. Почему?
— То был не мираж. Когда вам разрешили войти в пространство Голубого города, оно соединилось с пространством пустыни.
— По указанию Учителя?
— Да.
— Как же было получено указание? Ведь голубой газ ограничен этим бассейном.
— Мысль Учителя проникает сквозь любую материальную среду. Ее энергетическая сила равноценна множеству единовременных и одинаковых сигналов различных мыслящих индивидуумов.
— Каким же способом доходит твоя ответная информация?
— Не знаю.
— Значит, тебе неизвестна схема твоего собственного устройства?
— Нет.
— Как же ты управляешь городом?
— Сигналов слишком много, чтобы о них рассказать. На каждый сигнал извне я даю сигнал изнутри. Как предписывает программа.
— Ее можно изменить?
— Конечно.
— А изменяли когда-нибудь?
— Никогда.
Капитан вдруг осознал, что у него нет больше вопросов. Подробней информировать землян о своей работе Координатор не мог: у них не было для этого соответствующей технической подготовки. Затевать же философские споры с машиной по меньшей мере было нелепо. Но Библ все же решился:
— Разрешите, Кэп… — И в сторону золотого шара: — Каковы взаимоотношения двух населяющих планету народов?
— Народ один, различны только биологические виды.
— Каков же строй, их объединяющий?
— Не знаю.
— Можно ли охарактеризовать его как рабовладельческий?
— В объеме моей информации нет подобного термина.
Алик, которого почему-то раздражало участившееся пульсирование шара, словно подтверждавшее его вывод, не выдержал.
— О чем разговор?! — крикнул он. — Мы и без этой тыквы знаем, какой у них строй! И не спрашивать о нем надо, а переделывать.
— Торопыга, — ласково усмехнулся Капитан и добавил: — А ведь он, в сущности, прав по крайней мере в одном: дальнейший разговор беспредметен. Попросим наших друзей проводить нас к выходу и условиться, с кем мы пойдем в их лиловую безмятежность.
— Так, значит, переделать? — подмигнул он Алику уже за обедом на станции, настоящим обедом из консервированного мяса и макарон с чилийской подливкой. Шлемы и голубые куртки, полученные в качестве сувениров, были оставлены внизу, и ничто сейчас, кроме привычной черноты за окном, не напоминало им о чужой планете. — Так что же ты собираешься переделать, сынок?
Алик не растерялся. «Наивный вопрос», — сказал его вызывающий взгляд.
— Что переделывают революции? Строй. Систему производительных сил и производственных отношений. Характер социальных связей. Их проклятую стабилизацию жизни.
— Законное стремление. А рецепт?
— Из двух слоев цивилизации сделать один.