еще одну жену. Это не было по желанию Авраама, это не было по желанию Сары, но таково было веление Господа. И Сара сказала Аврааму, чтобы он взял себе в жены Агарь, хотя Сара сама была женою Авраама. Поступил ли Авраам дурно, когда сделал это? Совершил ли он прелюбодеяние? Нет, ибо так повелел ему Господь. — Джозеф замолчал, затем обратился к Элизабет: — Ты поняла меня, Сестра?»
До этого случая Элизабет множество раз приходилось слышать о брачных отношениях в семье Джозефа. Неверующие люди распускали языки, болтая неведомо что о невероятном количестве жен — о дюжине, двух дюжинах, некоторые говорили — даже более того. Элизабет никогда не прислушивалась к таким разговорам. Правда, она сама однажды видела, как Пророк в экипаже ехал — довольно интимно — с женщиной, которая вовсе не была миссис Смит. В другой раз она заметила, как он заходил в дом вдовы, миссис Мартин. И тем не менее Элизабет никогда не допускала, чтобы подобные свидетельства наносили ущерб ее вере. А теперь Джозеф пришел открыть, что эти слухи — правда. Случаи, свидетельницей которых она стала, на самом деле были результатом опрометчивости, а она защищала Пророка, когда его нельзя было защищать. Более того, Джозеф уверял ее, что эти деяния страсти были произволением Господним! Вообрази же, Читатель, потрясенность и смятение этой доброй женщины!
На долгое время в гостиной воцарилось молчание, пылающее вечернее солнце за окнами клонилось к закату. Элизабет, подняв глаза, обнаружила у окна двух своих малышей — Гилберта и Аарона, вглядывавшихся сквозь стекло, чтобы хоть одним глазком взглянуть на своего обожаемого Пророка. Прижатые к стеклу, их розовые носы походили на два еще не распустившихся бутона. Элизабет жестом отогнала их прочь.
«Как вы понимаете, — сказал Джозеф, — мы должны принять произволение Господне».
Мысль о том, что ей придется с кем-то делить своего мужа, как это происходит у похотливых животных, делящих свое логово, отвращала Элизабет. Она не могла принять сказанное как истину. Сидя в своем кресле, она отвернулась, так как не могла более смотреть на Джозефа Смита.
«Сестра Элизабет, так скажите же мне, что вы думаете?»
«У моего мужа есть жена, — ответила она. — Я».
Наступил час сумерек. Гостиную заполнил серебристый сумрак. Лица Джозефа почти не было видно, лишь сияли сапфиры его глаз.
«Должен сказать вам, что поначалу я тоже воспротивился этому Откровению. Моя дорогая, нежная Эмма обратилась против него. Она не желала ничего подобного. Мы долгое время отвергали это. Много ночей мы молились, чтобы понять смысл нового Откровения. Теперь настало время принять Откровение, ибо оно — Истина. Поразмыслите, почему Господь хочет, чтобы мы приняли его. Подумайте о том, что Он предопределил для Святых Последних дней. Он избрал нас для того, чтобы мы населили землю в преддверии Судного дня. Наполнили страны верующими. Подготовили людей к…»
«Стой! — воскликнул Чонси. — Прекрати, ради бога! Мы не желаем никоим образом в этом участвовать».
После этого все трое долго молчали, взирая на угасающий в камине огонь. Прошло много минут, прежде чем Джозеф сказал, что ему пора уходить. Однако, перед тем как уйти, он сделал последнюю попытку.
«Я говорил то же самое. Я молил Господа изменить Его Установление. Это было единственное Откровение, о котором я молил, чтобы это было не так. Неужели вы полагаете, что я хотел этого? Это была Его воля, как и во всем остальном. Ваше огорчение меня не удивляет. Другого ответа я и не ждал. Но прежде чем я уйду, я должен попросить вас об одном…»
«Моя жена сказала „нет“, — откликнулся Чонси. — Но даже если бы она сказала „да“, я все равно никогда не согласился бы».
Решительность ответа Чонси сделала его еще дороже сердцу Элизабет. В этот момент она почувствовала к мужу любовь, превосходившую все, что она испытывала к нему раньше.
«Я понимаю, — сказал Джозеф. — И я прошу вас молиться о том, чтобы понять смысл Господней любви».
Когда Джозеф ушел, Элизабет и Чонси пали на колени. Они молились о понимании, но оно не приходило, ибо их возмущение этим Откровением не ослабевало. Чонси взял Элизабет за руку. В его пальцах она ощутила бушующий в нем гнев. Он чуть не сломал ей косточки.
«Завтра я пойду повидать его, — сказал Чонси. — Даже если придется целый день прождать, я все равно скажу ему: мы не можем выполнить этот приказ».
«Он говорит, это Божья воля».
«Нет. На этот раз Джозеф не прав. Он использует свою власть, чтобы прикрыть собственные грехи».
«Если Джозеф не прав в этом…» — начала Элизабет. Но не смогла закончить фразу: смысл ее был так тяжек, что его трудно было вынести.
«Пойду завтра и скажу ему, что ты отказываешься», — повторил Чонси.
«А если он скажет, что я неверующая?»
«А ты в это поверишь?»
Однако на следующий день исторические события предупредили попытку неповиновения Чонси. 7 июня 1844 года газета «Нову экспозитор» в самом первом выпуске каждый свой дюйм посвятила опубликованию правды о Джозефе Смите. Газета обвиняла его в «мерзостях и блуде». Самым изобличающим было то, что писали об этом бывшие Святые, мужчины, которые когда-то поверили в Джозефа и тем не менее вынуждены были признать его лжецом и негодяем. У каждого из двух главных издателей газеты — Уильяма Лоу и Роберта Д. Фостера — нашлось по особенно отвратительной истории о Джозефе. Лоу, главный экономический советник Смита, узнал, что Смит просил его жену — я имею здесь в виду жену Уильяма Лоу! — стать ему — то есть Джозефу Смиту — «духовной женой». Иными словами, в теологически завуалированной форме предложил женщине совершить прелюбодеяние! Роберт Фостер, подрядчик, однажды вечером вернулся домой и застал свою жену обедающей наедине с Пророком. Она призналась, что Пророк пытался убедить ее стать ему женой. Пророк, как они заявляли, соблазняет женщин по всему городу.
Нет ярости страшнее, чем ярость загнанного в угол зверя. Джозефа ранили разоблачения «Экспозитора». Многие годы преданные ему Святые пропускали мимо ушей слухи о прелюбодеяниях, о многоженстве, о том, что их Пророк слишком часто уступает вожделению. Теперь же это сделалось невозможным, ибо обвинения прозвучали из уст друзей. Лоу и Фостер были в Нову людьми хорошо известными, славившимися своей честностью и преданностью. В тот июньский день 1844 года, в красивейшем городе Нову, под высоким летним небом, не нашлось ни одного Святого, чью душу не окутал бы сумрак сомнения по поводу Джозефа Смита.
Джозеф ответил резким осуждением «Экспозитора» и людей, за ним стоявших. Однако на этот раз его опровержений оказалось недостаточно. Как представляется, он никогда и не предполагал говорить правду. Вместо этого он собрал городской совет, объявил «Экспозитор» нарушителем общественного порядка и послал своих людей уничтожить издание. Отряд «Легиона Нову» — личной милиции Джозефа, родственной печально известным Данитам, отправился к дому, где помещалась газета, разломал печатный станок и сжег все оставшиеся экземпляры «Экспозитора».
Следует заметить, что в это время противники Джозефа за пределами Нову уже выбрали его своей целью. Его теократическое правление в Нову давно раздражало политическую элиту по всей стране, возбуждая глубочайшую враждебность и подозрительность. По всему Иллинойсу главы церквей осуждали Мормонов и их лидера как осквернителей. После антиконституционного уничтожения «Экспозитора» у внешнего врага Джозефа появилась весомая причина для атаки. Под угрозой все большего укрепления власти Джозефа Смита губернатор Иллинойса не мог дольше терпеть соперника в лице Пророка Господня. Губернатор обвинил Джозефа в бунте и государственной измене и приказал его арестовать.
Новости об этих событиях привели Элизабет в полнейшее смятение. Она молилась о понимании: блуд ли это и мерзость ли, если это произволение Господне?
Прежде чем отправиться в тюрьму, Джозеф с паперти нового храма обратился к своим последователям. Элизабет и Чонси стояли в толпе, слушая, как Пророк пытается защищаться.
