находился в кузнице, выжил только один — каретник Чонси Дж. Уэбб. Жена Чонси, Элизабет, и его пасынок Гилберт, прячась за мельничным колесом, где им пришлось стоять по плечи в воде, слышали чуть ли не сотню ружейных выстрелов. Все время, пока шел этот бой, Элизабет молилась, чтобы ее муж остался в живых. Когда его нашли живым, она и многие другие сочли это чудом и долго потом говорили об этом как о чуде.

На следующее утро я снова отправился в Месадейл, на почтамт. Почтовые наклейки, ярлыки, плакат-реклама марок с изображениями полевых цветов, фотографии «ФБР СРОЧНО РАЗЫСКИВАЕТ»: можно было бы забыть, что ты в городе, где не действует закон, пока не увидишь заведующую почтамтом сестру Карен: бурка в стиле Юта (вспомним Лору Инглз) и сорок лет волос.

— Я знаю, что я тебя знаю. Дай мне секундочку, и я тебя вычислю. Никогда еще ни одного лица не забыла. — Сестра Карен постучала по виску кончиком карандаша. — Джордан Скотт! Господь милосердный! С чего это тебя к нам обратно занесло?

— Ищу кое-кого…

— Ты пришел как раз куда надо.

— Одну из моих сестер. Правда, она сводная. Ее зовут Елизавета Вторая. Светлые волосы, серо- голубые глаза. Вы ее знаете?

— Тебе придется поточнее ее описать, мне детали нужны.

Сестра Карен вовсе не пыталась отмахнуться. В Месадейле ограниченность генофонда приводит внешность к некоему общему знаменателю: светло-золотистые волосы, серо-голубые глаза и бледная, почти прозрачная кожа, которой на солнце приходится худо.

— Она довольно высокая, — сказал я. — Родом из Айдахо.

— Родом из Айдахо, — повторила Сестра Карен, раскладывая по адресам карточки велфера — государственного пособия неимущим.

Пророк в своих проповедях рассказывал нам о велфере, утверждая, что наш религиозный долг — обманывать правительство. «Люди Диавола для того и предназначены, — говорил он, — чтобы оказывать пособие людям Бога». Сестры-жены передавали друг другу кассету с его речью, где он учил их, как надо лгать, заполняя анкеты, что они матери-одиночки. Карточки прибывали в Месадейл так часто, что оставалось только задаваться вопросом, кому в Солт-Лейк-Сити и Вашингтоне так хорошо дали на лапу.

— Не знаю, поможет это или нет, но я называл ее Куини.

— Куини! Что же ты сразу не сказал? Жена брата Хайрама.

— Так она вышла замуж?

— Ну конечно! За сына брата Калеба. Вот уж хороший парень! Офицер полиции. Они живут у Красной речки, как раз напротив каньона.

Я в мгновение ока представил себе жизнь моей подруги детства: огромный дом-сарай, исцарапанный курами двор, жен — целая софтбольная команда… Представил Куини, переделывающую темно-синий мундир мужа — надо выпустить в поясе. Услышал топот бесчисленных детских ножонок, бегущих по лестнице.

— А жен сколько? — спросил я.

— На самом деле только Куини. Брат Хайрам по-настоящему любит эту девочку. Пророк все время давит на него, чтобы еще жену себе взял, а он все время отвечает, что ему никто больше не нужен.

Я поблагодарил Сестру Карен за помощь.

— Я знаю: вам нельзя было со мной разговаривать, — сказал я.

— Я люблю Пророка, но — вот как Бог свят — нельзя же ходить по жизни, не разговаривая с людьми! Ты сейчас к Куини поедешь? Сделай мне одолжение, скажи ей — тут для нее пакет пришел.

Я поехал по дороге вдоль Красной речки. Утро было в разгаре, а улицы — тихи. Вы могли бы подумать: что ж, мол, это нормально — дети в школе, мужчины на работе, женщины либо дома, либо тоже какой-то работой заняты. Только это не совсем так, как есть на самом деле. Каждый ребенок старше восьми действительно в школе. Младшие дети — я говорю о тех, кому от пяти до семи, — присматривают за малышами или делают какие-то домашние дела. Большинство жен работают на фермах или в немногих имеющихся магазинах. Многие работают на церковной швейной фабрике — делают шнуры для очков. Некоторые обивают кресла и диваны в мебельной мастерской. Очень многие трудятся секретаршами в церковном управлении. Чем они там заняты — кто их знает, только я могу предположить, что там тонны бумаг надо обработать, если планируется конец времен. Некоторые женщины в Месадейле — медсестры или акушерки, работают они в Сент-Джордже или в Седар-Сити; обычно это те, кто сам не может иметь детей. Моя мама какое-то время работала кассиршей в нашем коопе — кооперативном магазине — неполный день. Когда я был маленький, я иногда ходил туда вместе с ней, стоял рядышком, когда она пробивала чеки за продукты. Единственными покупателями были другие Перваки, обычно три или четыре сестры-жены, вышедшие за покупками. Они, бывало, наполняли пять-шесть корзин картонками крупы, кусками свиной грудинки, коробками с банками фруктового коктейля. Иногда затевали ссору из-за яблочного или виноградного сока, а иногда вообще не произносили ни слова. Помню, как-то раз в магазин зашел парень, который явно не был Перваком. На нем были джинсы и футболка, в рукав которой он закатал