Он знал, что Россия абсолютно не готова к войне, к большой — тем паче. Босния и Герцеговина восстали первыми против турок — невмоготу стало, — затем присоединилась Болгария. Сербия и Черногория бросились на помощь и тоже объявили войну божественной Порте. А что же Россия? В конце июня государь встретился с австрийским императором Францем-Иосифом в богемском замке Рейхштадт. Их сопровождали министры иностранных дел князь Горчаков и Андраши. Монархи условились соблюдать строгий нейтралитет, а там по обстановке, но учитывая собственные интересы и интересы друг друга. Между тем Россия бурлила. Во многих городах славянские комитеты вербовали добровольцев. По всей стране шел массовый сбор пожертвований, формировались санитарные отряды.

Константин Петрович не любил военного министра Милютина и не доверял ему. Он хорошо помнил, к чему привела торопливая деятельность младшего Милютина, одного из виновников недостаточной подготовленности крестьянской реформы, результаты которой, как теперь становилось все очевиднее, не принесли ни успокоения, ни хозяйственного благополучия людям; освобожденным от крепостной зависимости. Реформы нужны — он сам шел в первых рядах судебных реформаторов, но продуманность и постепенность необходимо было сделать прежде непременным условием. Непрерывные атаки революционных партий свели почти на нет успехи, достигнутые в начальные годы. Недовольство молодой — разночинной и легко воспламеняющейся — прослойки нельзя было игнорировать, хотя западные правительства и газеты относились с пониманием и даже одобрением действий террористов. У Запада есть чему поучиться, но он плохой барометр. Старший Милютин тоже обещал реформировать армию. И что же?

А вот что! Когда события на Балканах, разворачиваясь с неожиданной стремительностью, обернулись неблагоприятной для России стороной, все спрашивали, будет ли настоящая — большая — война? Осман-паша, Сулейман-паша и прочие паши — хитрые и изворотливые военачальники — прекрасно знали местные особенности. Храбрости им не занимать. Многие долгие годы проходили подготовку в Великобритании и Франции. В высших кругах российской столицы циркулировало скептическое мнение насчет боевых возможностей империи, на которую уповали славянские братья. «У нас ничего нет, — говорили одни, — ни денег, ни командиров надежных, ни вещественных средств. Вооруженные силы не готовы, не снабжены, не снаряжены, как полагалось бы армии, которую возглавлял столь амбициозный министр. Куда девались баснословные казенные суммы, отпущенные на армию и флот?»

Так думал, опираясь на сведения из Достоверных источников, Константин Петрович Осенью 1876 года и не скрывал неутешительных мыслей от великого князя Александра Александровича, пытаясь предостеречь воспитанника от недостаточно обоснованных действий. Нынешняя война устроила наследнику очень деликатное положение. Во главе русской партии некие доброхоты ставят именно будущего монарха и утверждают, что, будь его воля, империя сразу бросилась бы на помощь славянам. Если бы эта партия обладала властью, то славянское дело ожидал бы скорый триумф. Подобные речи подкреплялись фантастическими слухами. Чиновник особых поручений при Министерстве внутренних дел Алексей Васильевич Чертков, близко стоящий к тюремному ведомству, которое возглавлял Константин Петрович, клялся и божился, что приятель из Военного министерства утверждал без тени сомнения:

— Посланец великого князя Александра Александровича только что возвратился с сербской границы. Он обещал переправлять по 500 тысяч гульденов в месяц братьям, воюющим против турок.

Константин Петрович знал, как опасны подобные сказки. В народе они разжигают несбыточные надежды. Он писал обо всем этом наследнику, добавив разумный совет: удвойте осторожность и опасайтесь принимать ревнителей. «Дело освобождения свято, и благослови его Господь, но в теперешнем положении вашем то будет золотое слово, которое останется невысказанным», — советовал он рано повзрослевшему воспитаннику.

Между тем в России радовались успехам генерала Черняева. Но какой ценой он их добивался?

Зная осторожную позицию Константина Петровича, многие ура-патриоты, в том числе и Милютин, не говоря уже о славянофилах в Москве и на юге России, косились на наиболее ярких и энергичных чиновников из окружения наследника. Австро-Венгрия, позабыв о заверениях императора Франца-Иосифа, то и дело позволяла себе недружественные акты. В конце года Прагу посетил генерал Черняев. Славянское население встретило его с восторгом. Городской голова, члены городской думы и ведущие сотрудники газет пригласили десятки общественных деятелей и представителей сословий на банкет. Но торжество сорвала австрийская полиция. В гостиницу, где жил Черняев, явился полицейский комиссар, арестовал генерала и без промедления выслал за пределы империи.

Константин Петрович весьма остро чувствовал ситуацию, сложившуюся в пограничных с исламом районах. Он внимательно знакомился с обзорами английской литературы по восточному вопросу, публиковавшимися в «Гражданине». Особое внимание вызвала у него книга Уильяма Гладстона «Болгарские ужасы». Постепенно становилось понятным, что вмешательство России в войну будет стоить колоссальных жертв. Все это усугублялось разного рода рассказами о систематическом грабеже казенных денег в Военном, Морском и разных других министерствах. В равнодушии и неспособности начальствующих лиц Константин Петрович убеждался не раз и сам. Он давал великому князю совершенно правильные рекомендации: прежде всего обратить внимание на внутреннюю политику! Это был мудрый совет. Он основывался не только на детальном знании русской жизни, но и на безусловно существующей связи верхушечных слоев общества и правительства с народом — наиболее динамичной его частью. Как опытный правовед, понимающий тонкие нюансы взаимоотношения власти с теми, кто ей подчинен, Константин Петрович видел, что зародившееся движение всеславянской солидарности затрагивает глубинные психологические устремления масс. Если не овладеть вспыхнувшим народным движением, то оно пройдет мимо правительства. Смазанный мир, заключенный дипломатами, вызовет страшное возмущение: принесенные жертвы назовут напрасными. Враги и так называемые союзники получат удовлетворение. Между правительством и народом возникнет ужасная рознь, какой не случалось в русской истории. Нет ничего гибельнее подобной розни. А она подтолкнет революцию и террор.

Правительство, однако, занимало необъяснимую позицию. С одной стороны, оно знать ничего не желало о начавшемся движении, с другой — косвенно и случайно как бы поощряло его. Сборные пункты создавались помимо властей, и движение постепенно приобретало оттенок оппозиционности. Пламенный патриот России и один из столпов московского славянофильства Иван Аксаков, сын знаменитого русского писателя и близкий ко двору человек, через свою жену — дочь поэта Тютчева — вызывал неудовольствие сановного Петербурга. Дипломаты настраивали государя против него, даже шли бесконечные разговоры о грядущей высылке необузданного и упрямого сторонника панславянской идеи. Вместе с тем русские люди со всех кондов страны поднимались на защиту православных братушек. Они знали, что их ждет, возможно, смерть, но готовы были умереть за лозунги, брошенные во взбудораженную массу Аксаковым. Деньги, полученные в том числе и от бедняков, рекой текли в Сербию. Добровольцы нуждались в руководстве, нуждались в указаниях, мечтали обрести вождя — сильную, умную и уверенную личность, способную дать духовный отпор врагам прежде остального.

Движение всколыхнуло всю русскую землю. Земские управы становились своеобразными распорядительными центрами. Люди жаждали услышать праведное слово, примкнуть к тем, кто действует смело и самостоятельно. В сложившейся обстановке ловкий интриган и самозванец способен легко завоевать авторитет. С такими тяжелыми мыслями ноябрьскими днями Константин Петрович зашел в редакцию «Гражданина» к Достоевскому, желая перекинуться с ним словом и взять номера издания, где печатался «Дневник писателя», чтобы познакомить с ним великого князя Александра Александровича.