ладонью серый камень. «Хоть я виноват перед тобой был, но все равно — помолись».

Он, не глядя, коснулся рукой камня рядом и сделал над собой усилие — надо было открыть глаза. Степан прочел: «Я есмь воскресение и жизнь», и, глубоко вздохнув, почувствовал, на лице, что-то теплое.

«Петька, — сказал он тихо, обняв камень, — Петька, родной, прости меня. Прости, что я тебя не уберег, братик». Степан внезапно понял, что больше никогда не увидит его ласковых, лазоревых глаз, и еще раз, прижавшись щекой к надгробию, сказал: «Прости».

Пошел дождь, — мелкий, надоедливый, осенний дождь, а Ворон так и стоял на коленях, обнимая могилу брата.

Письмо он прочел по дороге в усадьбу. «Петя умер во сне, Степа, — писала невестка.

«Сначала он страдал, конечно, больно ему было, я ему каждую ночь дышать помогала, а в конце он просто закрыл глаза и ушел. Утром я проснулась, он меня обнимает — и улыбается.

Вот и получилось, что, пока Петенька грудной, мы тут остались — все же опасно младенца морем везти. Следующим летом двинемся. За Полли ты не волнуйся, с ней все хорошо, я думала тебя попросить ее под моим крылом оставить, все же с Марьей они и вправду как двойняшки. А я ее и обучу, и замуж выдам — как положено.

Степа, — было видно, как Марфа отложила перо, собираясь с духом, — ты прости, но Федосья повенчалась и с чадом она уже. Шестнадцать лет девке, по дурости своей девство потеряла и непраздна оказалась, надо же это было венцом покрыть. Муж ее — атаман в строгановской дружине, опосля венчания они сразу в Сибирь уехали».

— А ты чего хотел? — горько усмехнувшись, спросил себя Ворон. «Сие урок тебе, Степан Михайлович. Вот же старый дурак, еще пять лет письма писал, ждал чего-то, надеялся. Ну и ладно, — он вскочил на коня.

— И куда ты теперь? — разведчик подвинул ему бокал.

— Отменное вино, — попробовал Степан и хмыкнул. «Такое не продают, знаешь ли. Где брал?»

— Есть у меня человечек в Париже, — Джон лениво улыбнулся. «Снабжает. Это из подвалов короля Генриха, такого бургундского ты нигде больше не попробуешь — только в Лувре и у меня».

— Куда? Да обратно, в Новый Свет, — Степан налил себе еще. «Тебе и удобно — не надо менять никого. А через пять лет вернусь, заберу мальчишек, годик у меня помощниками походят, и можно им свои корабли давать.

— С Испанией мы будем воевать, — сказал внезапно Джон. «Не сейчас, года через два, но будем. И не там, у вас, а здесь. И с Нижними Землями что-то решать надо. Виллем не собирается возвращаться, видел ты его?».

— Когда он у меня гостил, два года назад — не собирался, — Ворон зевнул, — а с тех пор про него ничего не слышно.

— Жаль, — Джон посмотрел на Ворона. «Ты как?»

— Справляюсь, — тот помолчал. «Тео замуж вышла и понесла уже».

— Да, — разведчик достал еще бутылку. «Выпей. Марта делает отличную работу, просто отличную — когда она оттуда уедет, мы потеряем ценнейший источник сведений. А просить ее там остаться я не могу — ну его, этого царя Ивана, у него настроение меняется каждый день, хватит и того, что…»

— Что? — внимательно посмотрел на него Ворон.

— Ничего, — вздохнул Джон. «Наливай еще».

Уже одеваясь, Ворон спросил: «А Фрэнсис где? В Плимуте мне сказали, что он теперь депутат палаты общин, что ли?»

— Да, — подтвердил Джон, и крикнул вслед Ворону: «Только не втягивай его в свои сомнительные развлечения, прошу тебя».

— Не буду, не буду, — ворчливо ответил Ворон, и, перегнувшись в седле, тихо сказал разведчику: «А вот я, Джон, буду веселиться так, как еще не веселился, никогда в жизни.

Мне-то ты этого запретить не можешь».

Жеребец с места взял в карьер, из-под его копыт полетела грязь, и Джон только покачал головой.

Ворон, не оборачиваясь, протянул руку, и Фрэнсис Дрейк вложил туда флягу с виски.

Капитан отпил, и, почувствовав во рту привкус крови, сплюнул. Он посмотрел на разбитые костяшки пальцев и громко спросил: «Ну что, есть еще желающие?».

На заднем дворе пивной был огорожено место для кулачных боев. Разгоряченные зрители напирали на канаты, толкались, была слышна сочная ругань, карманники тут же срезали кошельки. Степан закинул голову и вдохнул ветер с реки.

— Стивен, — тихо сказал ему Дрейк на ухо. «Против этого ты не устоишь, он тебя моложе лет на тридцать».

— Моложе — значит, неопытней, — так же тихо ответил Степан, и крикнул: «Сэр Фрэнсис принимает ваши ставки, джентльмены!». Толпа заволновалась, ушлые людишки побежали к Дрейку и на другую сторону двора — там собирали деньги, поставленные на противника Степана.

Ворон окинул взглядам звероподобного детину, и вдруг вспомнил, как Петька рассказывал ему про уроки Федора Васильевича.

«А ведь покойный Вельяминов наверняка и на кулаках дрался, — усмехнулся Степан. «А батюшка мой — так точно. Ну и я не хуже их обоих».

Ударили в гонг и бой начался.

Детина сразу же, первым ударом, рассек Степану бровь. «А ведь у меня один глаз», — холодно подумал Ворон. «А у этого — два. Ну, ничего, я его измотаю».

Он, не глядя, вытер кровь рукой — дрались, несмотря на осенний холод, обнаженными по пояс, и, улучив момент, ударил детину под ребра, с удовлетворением услышав хруст кости.

Противник схватился за бок.

«И вот так», — спокойно улыбнулся Степан, одним ударом сломав детине нос и превратив его губы в кровавую кашу. Противник опрокинулся на спину, в густую, жирную грязь, и затих.

— Кто ставил на меня, — закричал Ворон, отряхивая руки, — может получить свой выигрыш у сэра Фрэнсиса. А кто не ставил — тот будет знать, на кого ставить в будущем!

— Достойно, — сказал Дрейк, выливая на Степана ведро ледяной воды. «Очень достойно для твоих лет, Стивен».

Степан надел чистую, снежной белизны рубашку, и, усмехнулся: «Поехали к гусыням. Кровь я разогнал, и для моих лет сейчас будет полезна какая-нибудь славная девчонка лет пятнадцати, с круглым задом, денька этак на два. Или ты депутат парламента и блюдешь свою репутацию?».

Дрейк расхохотался, и Степан вдруг застыл: «А ну-ка погоди, старина. К гусыням, ты, кажется, отправишься один». В воротах пивной стояла карета с каким-то гербом.

— Приехали посмотреть, — усмехнулся Дрейк. «Женщинам это, — он указал на уже пустой ринг, — нравится».

— Ну, вот и познакомимся, — пробормотал Степан, направляясь к карете. Фрэнсис только вздохнул и улыбнулся.

— Мадам? — Степан чуть постучал в дверцу.

— Я на вас ставила, — донесся нежный голос из темноты, слабо освещенной парой фонарей со свечами.

— И правильно сделали, — Ворон усмехнулся, и, открыв дверцу, шагнул внутрь. У нее были темные, прикрытые серебряной сеткой с жемчугом, волосы и серые, играющие серебристыми огоньками глаза.

— У вас кровь, — сказала девушка, и, вытащив из-за корсета надушенный платок, коснулась его рассеченной брови. «Позвольте, я умею…».

Степан остановил ее руку и, глядя на то, как дрожат длинные ресницы, сказал: «А ну-ка, мадам, дайте, я проверю — а у вас что?».

Девушка, почувствовав его пальцы, застонала, засунув в рот тот самый платок.

Ворон усмехнулся и приподнял ее за подбородок. «Только вот мне этого мало, мадам — он поднес влажные, блестящие в свете свечей пальцы к ее губам, — мне надо больше».