Каталония и север сами обеспечили себя боеприпасами). Республиканцы имели примерно двойное превосходство в численности над противником. Полная готовность армии к наступлению могла быть достигнута к 20 апреля.[905]
Но главный вопрос заключался в том, где и как применить эту силу? На перегруженном Центральном фронте? В Арагоне? Или там, где у франкистов нет существенных сил, например, в Эстремадуре? Именно здесь планировал нанести удар республиканский Генеральный штаб. В этом регионе республиканская территория выдавалась далеко на запад, что позволяло рассечь франкистскую зону надвое. Это дало бы моральные и стратегические преимущества. Операция в Эстремадуре могла быть подготовлена раньше, но «как кажется, Миаха попытался саботировать наступление, частично потому что предпочитал сосредоточить операции в секторе Брунете, но, может быть, и потому, что уже давно не испытывал симпатии к Ларго Кабальеро»[906]. Таким образом, кампания против премьера уже ощутимо мешала ведению войны. И дело было не только в Миахе, а в целой группе прокоммунистических военных, которые надеялись нанести решающий удар именно под Мадридом. Это был вопрос и их личного престижа (группа Миахи), и приверженности именно позиционной войне вместо более рискованной маневренной[907].
План наступления, разработанный советскими специалистами и в начале апреля предложенный Я. Берзиным премьер-министру, тоже предусматривал удар в Эстремадуре. Но идея плана Берзина была более сложной. Он предлагал в середине апреля начать наступление Арагонского фронта и окружить Теруэль. Как видно из дальнейшего изложения, этот удар рассматривался как отвлекающий. Передавать технику Арагонскому фронту не планировалось, зато предполагалось позаимствовать у Каталонии артиллерию для Эстремадуры. 20 апреля Берзин предлагал начать большую операцию на Мериду из Эстремадуры, сосредоточив там 10 бригад, танки и артиллерию, в том числе из Каталонии. Одновременно предлагалось нанести удар на Оропес и Талаверу южнее Тахо силами 9 бригад. А затем, 22–23 апреля Центральный фронт должен был ударить в направлении Аранхуэс — Ильескас силами 15 бригад[908].
Таким образом, планировалось общее наступление против франкистов на широком фронте от Эстремадуры до Мадрида с дополнительными отвлекающими ударами. Пожалуй, при силах, имеющихся у Республики, этот план был «слишком смелым». Но даже при частичном осуществлении он сулил перелом в ходе войны, выход ее из губительной для Республики позиционной фазы. Весна давала Республике новые шансы, но они не были использованы из-за разразившегося в это время политического кризиса.
По версии, высказанной в воспоминаниях министра-коммуниста Х. Эрнандеса, решение о необходимости отставки Ларго Кабальеро было принято накануне мартовского пленума ЦК КПИ, в конце февраля — начале марта на заседании нескольких членов Политбюро ЦК КПИ под сильным давлением эмиссаров Коминтерна, прежде всего И. Степанова (Стояна Минева). По версии Эрнандеса, Диас выступал против снятия Ларго Кабальеро. В условиях военных неудач борьба за власть, чреватая внутренними столкновениями, могла окончательно подорвать обороноспособность республики: «Мне не ясны мотивы, по которым мы должны принести в жертву Кабальеро… Мы можем спровоцировать вражду большей части социалистической партии… анархисты поддержат Кабальеро… Скажут, что мы претендуем на гегемонию в ведении войны и политики». Однако большинство членов Политбюро ждало «голоса Москвы, прежде чем высказать мнение».
Отвечая Диасу и поддержавшему его Эрнандесу, Степанов говорил: «Диас и Эрнандес защищают черное дело. Не Москва, а история обрекла Кабальеро. После возникновения правительства Кабальеро мы идем от катастрофы к катастрофе…
— Это неправда! — прервал Диас.
Невозмутимый Степанов упер свои зеленые глаза в черные глаза Диаса и продолжил:
— … от катастрофы к катастрофе в военном отношении… Кто отвечает за Малагу?»[909]. Конечно, коммунисты не могли признать, что Ларго Кабальеро виноват в падении Малаги не больше, чем они сами.
Диас считал Ларго революционером и бросил реплику против Марти, назвав его бюрократом, а не революционером. Начался скандал, лидеры коммунистов повскакали с мест, Ибаррури бросилась их мирить. В конце концов Тольятти провел голосование, и большинство согласилось со Степановым — партия окончательно брала курс на снятие Ларго Кабальеро[910].
Исследователи критикуют версию Эрнандеса, подметив, что перечисленные им участники этой встречи (а к ним экс-министр отнес также советских представителей Орлова, Розенберга и Гайкиса) не могли бы в этот период оказаться в одном месте. Так, указав, что все перечисленные Эрнандесом люди не находились в Валенсии одновременно, А. Виньяс относит свидетельство Эрнандеса к разряду «манипуляций»[911].
Исследователи, отрицающие достоверность воспоминаний Эрнандеса и обвиняющие его в фальсификации, не учитывают особенности мемуарных источников. Известно, что воспоминания, сделанные много лет спустя после событий, лучше передают «дух события», мотивы действующих лиц, чем формальную сторону дела (даты, состав участников совещаний и т. п.). Нередко сливаются вместе несколько бесед, происходивших в действительности. При этом протокол таких заседаний (на который иногда ссылаются как на истину в последней инстанции) часто не передает важнейших деталей беседы, которые самим участникам кажутся наиболее важными. Поэтому на основе ошибок в составе участников нельзя сбрасывать со счетов такой важный источник, как воспоминания члена ЦК КПИ и министра правительства Народного фронта. Нет ничего невероятного в том, что, пусть не в одной, но в нескольких встречах в конце февраля — начале марта участвовали и Марти, и Степанов, и молчаливые советские представители.
При использовании воспоминаний важно не столько перечисление статистов (в котором Эрнандес действительно преувеличивает степень вовлеченности официальных советских представителей во внутрипартийную «кухню» КПИ), сколько выявление позиций активных участников ситуации. А в данном случае это Диас, Степанов, Марти[912] и в меньшей степени Тольятти и Ибаррури. Самое интересное в воспоминаниях — указание на эмиссара Коминтерна Степанова как на мотор кампании за свержение Ларго Кабальеро, против которой сначала возражал Диас. До того, как открылись архивы Коминтерна, мы знали об этом факте именно от Эрнандеса.
Указав на известные противоречия в рассказе Эрнандеса, А. Виньяс добавляет: «Но, помимо этого, Эрнандес совершенно смазал политический контекст момента»[913]. Сегодня архивные материалы позволяют уточнить картину, нарисованную Эрнандесом. «Контекст момента» заключается в том, что с февраля-марта среди советских советников и представителей Коминтерна образовалась влиятельная группа сторонников отставки Ларго Кабальеро с поста не только военного министра, но и премьер-министра. «Мотором» этой группы, как верно указал Эрнандес, был Степанов. Но он был совсем не одинок.
Мы видели, что против Ларго Кабальеро был настроен Димитров, за его смену выступал Берзин (выражавший мнение и других советников как их начальник) и Горев. Вскоре эту позицию будет отстаивать и посол Гайкис.
А. Виньяс категорически настаивает: «Наконец, установлено документально, что позиция Сталина и Коминтерна заключалась в поддержании Ларго Кабальеро во главе Правительства. В этом вопросе сталкивались приказы из Москвы, и то, что фильтровал из Испании „Степанов“»[914]. Нет, это не установлено. Во всяком случае, А. Виньяс не доказал, что Степанов обладал монополией на информационные связи между Валенсией и Москвой (ниже мы приведем документ о перепроверке мнения Степанова Димитровым, и эта перепроверка оказалась в пользу Степанова). Также ни А. Виньяс, ни другие сторонники версии о том, что свержение Ларго было проведено вопреки воле Сталина, не доказали, что вопрос о сохранении Ларго был для Сталина принципиальным в его политике в Испании. В противном случае Степанову нечего было бы «фильтровать». Для Сталина был принципиален не Ларго Кабальеро во главе правительства, а контроль за ситуацией. Сохранять Ларго в качестве председателя правительства вовсе не было делом принципа для Сталина. Куда важнее было убрать его с поста военного министра. Если бы Сталин был недоволен, как Степанов «фильтровал» его указания в
