содержание, выплачивавшееся в коллективах (4-12 песет в день), была в несколько раз выше, чем прежняя зарплата сельскохозяйственного рабочего. Так, например, в Альканисе платили 10 песет в день при стоимости килограмма мяса 4,5 песеты[608].
В большинстве случаев коллектив обеспечивал, как и в городе, более высокий уровень культурной жизни, нежели до коллективизации, концентрируя средства на просветительских программах. Иногда средств хватало и на модернизацию производства[609].
И. Эренбург подводил итог своим наблюдениям о жизни коллективов Арагона: «Население, привыкшее к очень низкому уровню жизни, в большинстве не страдает от установленного режима»[610].
Говоря об анархистских коллективах, писатель пророчествовал: «Однако, через 2–3 месяца эти деревни ждет катастрофа»[611]. Этот прогноз, навеянный печальным опытом советской коллективизации, не сбудется.
Эренбург оценивал коллективизацию как либерал, мнение которого сформировалось по результатам коллективизации в СССР. Он не учитывал, что причиной катастрофы в советском селе было не самоуправление и коллективизм, а государственное давление и тотальное изъятие продовольствия.
Попытка полного обобществления собственности и ликвидации товарообмена в Арагоне столкнулись не только с трудностями в сфере обмена, но и с бригадным эгоизмом. Здесь, как и в городе, преуспевающие коллективы не хотели содержать «лодырей». По словам участника коллективизации Л. Мартина «каждая рабочая группа в конечном счете руководствовалась своим собственным интересом»[612]. Конкуренция внутри коллективов дополнялась конкуренцией между ними. Началось расслоение коллективов на преуспевающие и беднеющие. Но рыночные отношения, сохранявшиеся в коллективизированном секторе в тех или иных формах, всегда ограничивались и регулировались.
Работа коллективов Арагона координировалась Арагонским советом и Федерацией коллективов Арагона, в которую входило 24 кантональных федерации, 275 селений и 141430 человек[613]. Арагонский совет направляет коммунам удобрения и семена (хотя и немного[614]). В Арагоне анархистская модель предполагала наличие экономического центра, выполняющего роль социального государства.
Федерация располагала фондом продуктов, осуществляла связь с рынками, регулировала перетоки рабочей силы в случае возникновения ее излишков и недостатка, организовывала инновационный процесс и рациональное землепользование, вела культурно-просветительскую работу[615]. Кантональные федерации поддерживали связи с промышленностью без торговых посредников. Крестьянские федерации и Арагонский совет вели самостоятельные внешнеторговые операции — например, торговали шафраном[616].
Крестьянским и профсоюзным организациям пришлось разрешать множество противоречий и конфликтов. Во-первых, между коллективами, частниками и государственными органами, которые за пределами Арагона по инициативе коммунистов уже с октября 1936 г. вставали на сторону единоличников и кулачества («неправомерно» экспроприированных). Во-первых, между производителями продовольствия и структурами сбыта, вынужденными учитывать интересы не только селян, но и горожан, не говоря уже о потребностях фронта. В-третьих, между экстремистами анархо-коммунизма и крестьянской массой, стремящейся к более мягкой коллективизации.
14-15 февраля 1937 г. в Каспе был проведен конгресс Федерации коллективов. В нем приняли участие 600 делегатов от 300 тысяч членов из 500 коллективов[617]. «Это была значительная цифра, если учесть, что все население республиканского сектора Арагона составляло 500 тысяч человек[618]. Фактически конгресс, на котором была основана Федерация коллективов Арагона, представлял большинство населения региона», — считает В. Дамье[619].
В ноябре 1937 г. была создана Национальная федерация коллективов, призванная координировать движение в масштабах всей Испании. Экономическое значение работы коллективизированного сектора для Испанской республики было очень велико. Коллективы производили около половины зерна, поступавшего в города Испании и на экспорт[620].
Советский наблюдатель, критически настроенный в отношении системы коллективов, утверждал: «Раньше крестьянство находилось в плену у посредников. В настоящее время роль посредников взяли на себя деревенские комитеты контроля СНТ и отчасти УХТ, к которым крестьянство относится также враждебно, как и к старым посредникам»[621]. Если бы враждебность была действительно такой же, то деревня была бы охвачена восстаниями против НКТ и ВСТ (испанские сокращения — СНТ и УХТ), как она восставала против системы, существовавшей до 1936 г. Этого не было. Несмотря на свою тенденциозность, критик указал на важную черту системы снабжения — организации профсоюзов заняли нишу, которую раньше занимали торговцы. Впрочем, это явление, как бы его ни оценивать, не было всеобщим. Член валенсийского провинциального комитета Федерации работников земли возмущался: «Громадное большинство посредников в деревне — это мелкие собственники, которым так помогает декрет 7 октября, они являются врагами прогресса и республики»[622]. Имеется в виду принятый по инициативе коммунистов аграрный закон, который признал коллективизацию, но гарантировал и права частных собственников, которые не вошли в коллективы.
Город не мог удовлетворить запросы деревни в условиях войны, что делало неизбежным нарастание недовольства. Однако, в отличие от советской истории 1918–1933 гг., это не привело к существенным массовым выступлениям крестьян против анархистов, за исключением трех инцидентов (во всяком случае, только о них стало известно советскому консульству). В двух селах в результате крестьянских волнений и убийств анархистов коллективы были распущены[623]. Наибольшую известность приобрел третий инцидент — в феврале 1937 г. в небольшом селении Фатарелья между мелкими собственниками и анархистами произошло столкновение, крестьяне обезоружили анархо- радикалов, после чего анархисты прислали подкрепление и подавили сопротивление[624]. В результате этих событий шокированными оказались сами анархисты, НКТ и ФАИ прикладывали теперь усилия к тому, чтобы ничего подобного не повторилось (и это им удалось).
Эти события «по полной» использовались противниками анархистов для их компрометации. И. Эренбург иронизировал, что селение теперь называют «ФАИтарелия» [625]. Однако исключительность событий показательна. В заявлении по итогам Фатарельи 19 марта ФАИ выступила за свободный выбор формы землепользования, хотя и выразила уверенность, что при этом коллективизация будет преобладать[626].
Другим важным конфликтом стало «апельсиновое дело»[627]. НКТ и ВСТ создали в Леванте совет сельскохозяйственного экспорта и подготовили к вывозу за рубеж урожай, но из-за неблагоприятной международной конъюнктуры не смогла его продать. Когда апельсины, подготовленные на экспорт, начали гнить, правительство вмешалось. С согласия министра Х. Лопеса в начале 1937 г. был установлен правительственный контроль над внешней торговлей коллективов. Но крестьяне левантийских деревень Тульера, Альфара, Хатива и др. не желали упускать из своих рук экспортную продукцию и не допускали к ней правительственную комиссию. Правительство направило в район Кальера войска, им навстречу выдвинулась анархистская «Железная колонна». Произошли вооруженные столкновения, был провозглашен «фронт Виланеса». Конфликты произошли также в районах Сьюдад-Реаль и Альбасете.
После вмешательства НКТ обстановка разрядилась, и кооперативы сохранили право на экспорт своей продукции, которым, правда, не могли реально воспользоваться из-за внешнеэкономической конъюнктуры. Как видим, даже в случаях явных неудач профсоюзов в деле снабжения крестьянское самоуправление защищало систему коллективизации.
Решение о правительственном контроле над экспортом было лучше воспринято в Аликанте, Альмерии и Мурсии[628]. «Апельсиновое дело» скомпрометировало синдикалистов, но подтвердило — коллективы и профсоюзы оказались эффективными хотя бы в деле сбора урожая, что тоже немаловажно.
