государствами, стараясь удерживать равновесие сил. Он стремился к тому, чтобы война увенчалась созданием в Испании правительства либерально-консервативной коалиции. Если бы СССР не согласился на это, то Иден считал возможным добиться той же цели в согласии с Италией и Германией[1505]. Одна загвоздка — ни Франко, ни Гитлер, ни Муссолини не собирались идти на уступки в испанском вопросе, считая, что время работает на них (а с мая 1937 г. по осень 1938 г. это действительно было так). В итоге Идену осталось придерживаться классического невмешательства, то есть осторожного сдерживания фашистского вмешательства в Испании.
20 февраля 1938 г. Иден ушел в отставку, и его сменил один из адептов умиротворения Э. Галифакс. После этого премьер-министр Великобритании Н. Чемберлен взял курс на масштабные уступки Германии, включая и «сдачу» Испанской республики.
Однако результаты перемен в Лондоне не могли сразу проявиться на Пиренеях. Дело в том, что для Франко и Муссолини было принципиально важно перекрыть морские пути поступления помощи Республике, и в этой своей борьбе они зашли слишком далеко, продолжая топить британские суда. Британский представитель был отозван из Бургоса. Скандал достиг таких масштабов, что возникла «угроза» возвращения Идена. Чтобы сохранить лицо, Чемберлену пришлось выжидать. Только в июле Франко обратился к Чемберлену с заискивающим письмом, после которого Лондон счел конфликт исчерпанным, и смог повернуться лицом к Бургосу[1506].
16 апреля 1938 г. был подписан англо-итальянский договор о дружбе и сотрудничестве, по которому Италия согласилась на вывод войск из Испании за признание своих прав на Эфиопию. Но при этом с согласия Великобритании Италия не обозначила сроков вывода войск. Муссолини обещал в конце концов (то есть по окончании Гражданской войны, которое Дуче ждал через месяц) вывести свои войска из Испании кроме Балеарских островов, где планировал создать итальянскую базу.
Англо-итальянское соглашение вызвало неприятные чувства в Париже. Туманный Альбион опять решил свои проблемы за счет партнера, согласившись на создание итальянской военной базы в самом «подбрюшье» у французов, между Марселем и Алжиром.
Но вместо того, чтобы осознать опасность «невмешательства» для военно-политических интересов самой Франции, парижские политики решили задобрить Лондон, а через него и Рим, еще теснее привязавшись к колеснице «умиротворения». Литвинов докладывал Сталину 29 мая о том, что партнеры взяли курс на изоляцию СССР ради сближения с Италией: «Английское и французское правительства считают нынешнее положение в Лондонском комитете камнем преткновения для дальнейшего развития своих переговоров с Италией и ослабления оси Берлин-Рим… Я указал сегодня английскому поверенному в делах на странное понятие Галифакса и Бонне о сотрудничестве. Они согласовывают между собой и с представителями фашистских стран определенные схемы, и нам предлагают к ним присоединиться, — и это называется сотрудничеством»[1507]. Один из отцов политики коллективной безопасности Литвинов, с болью воспринимавший ее распад, пытался таким образом показать, что война в Испании мешает отношениям СССР и Запада. Но этим отношениям мешала не война в Испании, а политика умиротворения в принципе (препятствием для проведения которой была Испания).
Политика умиротворения была не просто интригой западных элит, она соответствовала настроениям общества. Эренбург рассказывал: «Многие из левых интеллигентов, хотя они и кричали с другими: „Долой невмешательство!“ — слушая рассказы о Мадриде, о Гернике, про себя думали: „Все-таки хорошо, что у нас мир! До Мюнхена было уже недалеко…“»[1508]. Негрин тщетно добивался у французов военной помощи. Максимум, что они были готовы сделать для Республики — это иногда пропускать советскую помощь.
События в Испании развивались параллельно с нарастанием кризиса в Центральной Европе. 9 марта 1938 г. Франко начал наступление в Арагоне, 10–11 марта был осуществлен Аншлюс Австрии, приковавший к себе внимание мировых держав.
13 марта к власти во Франции вернулся Л. Блюм — сторонник политики «невмешательства» в ее изначальном смысле. Столкнувшись с тем, что равновесие в Испании нарушено в пользу франкистов, 17 марта он открыл границу для скопившихся на юге Франции грузов, предназначенных республиканцам (фактически они просачивались уже с октября 1937 г., но теперь помощь пошла быстрее). Эта мера оказалась запоздалой.
Переход от «невмешательства» к более радикальной фазе «умиротворения» нес прямую угрозу не только Испанской республике, но и СССР, причем далеко не только на испанском направлении. Со ссылкой на итальянских дипломатов советские разведчики сообщали в мае-июле 1938 г., что не позднее января 1939 г. на СССР будет произведено нападение широкой коалиции от Великобритании до Японии. При этом основной удар будет нанесен Германией через территорию Польши[1509] . Сейчас эти сообщения выглядят фантастически, но некоторые их детали затем подтвердились — прежде всего о соглашении Британии и Германии при решении «чешского» и «испанского» вопросов, о полном подчинении Чехословакии Берлину. Также разведка заранее сообщила, что создание коалиции тормозится из-за затяжки в решении «испанского вопроса»[1510]. Скорее всего, информация (дезинформация) итальянцев отражала надежды Муссолини, которые сбылись лишь отчасти и приватно обсуждались с немецкими и британскими кругами. Даже если эта информация была частично верной (а считать так у советских руководителей были все основания), СССР был кровно заинтересован в продолжении сопротивления Республики. Пока она боролась, откладывалось решение «советского вопроса».
При этом после поражения в Арагоне начинается период, когда республиканские заявки на советские поставки удовлетворяются медленно или не удовлетворяются вовсе. Этот период длится с апреля до ноября-декабря 1938 г., когда Сталин, по выражению Ю. Рыбалкина, «сменил гнев на милость»[1511]. Впрочем, это не значит, что в апреле-ноябре 1938 г. «операция Х» замораживается полностью, хотя с марта 1938 г. проводится в кредит (в августе Испания гасит задолженность перед СССР, что, впрочем, привело к исчерпанию золотого запаса, ранее вывезенного в СССР)[1512]. Однако факт спада помощи в апреле-ноябре 1938 г. был вызван не мифическим «гневом» Сталина, а куда более прагматическими обстоятельствами — нужно было протолкнуть уже выделенную помощь в Испанию, а затем приготовиться к событиям, назревающим в Центре Европы. Здесь становилось «жарко», и Испания окончательно отошла на задний план. Но СССР вовсе не был намерен отказываться от Республики как запасной фигуры — ведь она продолжала сковывать Италию и тем срывать план создания широкой антисоветской коалиции.
Франция тоже продолжала колебаться, и это сказывалось на ритме поставок. Характерно, что, несмотря на падение правительства Блюма в апреле, правительство будущего «мюнхенца» Э. Даладье продолжает проталкивать советские вооружения через границу до 13 июня. То есть до этого момента новые поставки не имели смысла, ибо становится очевидно — французы вот-вот снова закроют границу, когда переправят то, что накопилось. Относительная «пауза» в советских поставках фактически сужается до июля-ноября 1938 г., и связана как с позицией Франции, так и с кризисом в Центральной Европе.
В конце 1937 г. майская коалиция могла наслаждаться ощущением политических и военных успехов. Однако уже в начале 1938 г. стало ясно, что Теруэльская операция обернулась поражением, и настало время «искать виноватых». В начале 1938 г. майская коалиция раскололась, и новым объектом атаки стал Прието.
Во второй половине 1937 г., как отмечали советские специалисты, Прието предпринимал усилия «по упрочению своего влияния: сначала соцпартия, где процесс вышибания кабальеристов из местных организаций почти закончен, затем профсоюзы, где после создания нового исполкома УГТ дело Кабальеро можно считать проигранным. Теперь — политическое руководство армии, которое он имеет основание рассматривать как кабальеровское наследство и потому он не доверяет» [1513]. Но Прието не мог подкрепить свои политические успехи военными. К тому же даже после победы над кабальеристами он не контролировал ИСРП из-за противоречий с фракцией сторонников союза с коммунистами и СССР (Альварес дель Вайо и другие)[1514], за которыми стоял и сам Негрин.