– Салам, Марат…

Голос был знакомым, только Тайзиев не мог понять, кто это такой.

– Салам, – ответил он, – кто говорит?

– Азат говорит, дорогой. Тот, который твой бизнес хотел купить. Знаешь, я его бесплатно взял…

– Я вернусь в город и у тебя его из глотки вырву. Всосал? – резко ответил бывший полковник ОМОНа.

В ответ раздались сухие, похожие на кашель, смешки.

– Мы ошиблись насчет тебя, аскер[88]. Твой друг поручился за тебя, и мы сочли этого достаточным, не проверили… Ва-а-й… а ты, оказывается, сам шайтан…

Кристально-чистый эфир космической связи донес шорох перелистываемых страниц.

– …штурм Грозного, бои под Комсомольским. Ирак, Сирия, Афганистан, Казахстан, Имарат… Сколько крови правоверных на твоих руках, аскер…

– Меньше, чем хотелось бы, – сказал Тайзиев, – на них нет твоей крови.

И снова смешки.

– Аллаху ведомо, как еще сведутся пути жизни нашей. Зачем ты распространяешь куфр, аскер? Зачем ты возвращаешь людей в джахилию?[89] Зачем вводишь их в смущение, когда перед ними раскрылся свет Истины?

– Смущение, – сказал Тайзиев, – о да, я испытал смущение. Я испытал смущение, когда люди одного со мной народа перегородили дорогу мне и моим машинам и назвали меня оккупантом. У них было мало оружия, но они были в гневе и готовы были разорвать меня голыми руками. Все это потому, что носители света пришли к ним в село. Они изнасиловали и убили ребенка, и люди хотели, чтобы кто-то ответил за это. А второй раз я испытал смущение, когда навстречу мне вышел местный амир, сглаженный выпитым им харамом, его сглазили настолько сильно, что он еле стоял на ногах. И третий раз я испытал смущение, когда вещь изнасилованного и убитого ребенка мы нашли в доме, где находились этот амир и все нечестивцы, которые пришли сюда с ним. Так что не говори мне про смущение, сын свиньи. И не говори мне про Аллаха, у тебя нет на это права. Ты вор, убийца, бандит и насильник, как и все те, кто пришел с тобой. Жаль, люди поздно это поняли. Они хотели справедливости, а вы принесли им войну, харам и смерть.

– Веры невозможно достигнуть, не пройдя через тяжкие испытания…

– О, да. В этом – ты прав. Мои люди верят в справедливость, и я тоже. Если хочешь, приди к нам, и мы расскажем тебе про справедливость, как ее понимают здесь, на нашей земле…

– Сейчас приду… – отозвалась трубка.

Сначала Тайзиев не понял, о чем идет речь, трубка исходила кристально чистым молчанием, прозрачным, как слеза, и молчание это стоило восемь долларов в минуту, очень существенная цифра. Но он ждал, ждал молча, чтобы не выявить свое неведение и не ослабить свои позиции в переговорах перед представителем исламистов, судя по всему, занимающему очень высокое положение в террористической иерархии. А потом словно дохнул великан… и что-то разорвалось с ослепительной вспышкой за окном, и ночь ворвалась в кабинет подобно курьерскому поезду, вывалив раму вместе со ставнями и затопив кабинет чернотой…

Полковник Тайзиев пришел в себя на полу, хорошо, что окно было пластиковым, иначе лицо ему изрезало бы стеклом в хлам. Он лежал на полу, и тянуло дымом, а рядом сочилась гудками вызова телефонная трубка спутниковой связи. Он машинально нажал на кнопку с зеленой трубкой, поднес аппарат к уху.

– Хвала Аллаху, аскер… – раздался в трубке тот же голос, – Аллах дал нам для последней битвы за Халифат куда лучшее оружие, чем то, что было у нас раньше. Мой сын, аскер, родился в пещере. У него не было дома, потому что его отняли американские бомбардировщики. У него не было неба, потому что его отняли американские беспилотники. У него не было детства, потому что он, как и все, хотел только одного – отомстить.

– Это не мы бомбили твою страну.

– Неважно, аскер. Вы – такой же куффар, как и Соединенные Штаты. Ваш народ так же пребывает в джахилии, а ваши власти преследуют и убивают мусульман, вся вина которых в том, что они хотят молиться Аллаху не так, как это им приказывают делать. Когда у нас не было оружия, мы надевали на себя пояс и шли, чтобы разменять свою жизнь на жизнь десятка кяффиров, это было великой наградой. Хвала Аллаху, у нас теперь достаточно другого оружия, такого же, как у кяффиров. И если солдаты Аллаха были непобедимы, когда из оружия у них был только автомат, то до какого моря дойдут они сейчас?

– А чем виноваты те люди, которых ты убил сейчас? – спросил Тайзиев.

– В том, что они посмели усомниться. Вера, аскер, предполагает безоговорочное следование. Повиновение без единого слова. Они были слабы в вере, и их постигла не моя кара, а кара Аллаха.

Человек этот говорил по-русски так, как будто тут родился.

– Ты хорошо говоришь на языке своих врагов, Азат.

– Я учился в Русне. Русисты учили меня, как убивать, не зная о том, что учат, как убивать их же самих. Русня тоже мало в чем виновата, кяффир. Просто она ближе, чем Америка. Скоро вся Русня станет принадлежать нам, и у нас окажется Кубт ут’Аллах[90]. Тогда и заокеанские куффары ответят за те унижения и притеснения, которые они принесли мусульманам.

– Ты говоришь о том, чтобы воевать с американцами, но ты еще не победил нас. Приди сюда и докажи, что твои слова не пусты.

– Я бы с радостью убил тебя, аскер. Клянусь Аллахом, ты достойный враг, и убить тебя – хороший ибадат[91]. Но я не хочу, чтобы за твой куффар ответили жители села, которых ты обольстил своими лживыми речами. Поэтому я говорю тебе: если ты уйдешь из села и возьмешь с собой только несколько своих человек, мы не причиним вреда селу и не обрушим карающий меч Аллаха на его жителей. Можешь бежать от битвы, можешь идти к русистам, которым ты служишь, и предложить им свои услуги… Я бы даже предпочел второе, потому что так мы быстрее встретимся в бою. Если ты будешь упорствовать в разнесении куффара и ширка, клянусь Аллахом, мы обрушим на то место, где находишься ты, сталь и огонь, а потом войдем и принесем Аллаху тех, кто еще будет оставаться в живых. Клянусь Аллаху, мы не оставим в живых никого, ни женщин, ни детей, ни стариков. Потому что все они – куффар и убить их есть дело на пути Аллаха…

Тайзиев помолчал. В коридоре уже топали ботинки…

– Сколько у меня времени? – спросил он.

– До середины этого дня, аскер. Только до середины этого дня, ровно.

Дверь распахнулась.

– Он жив! – крикнул кто-то по-русски.

– Клянусь Аллахом, мы еще встретимся.

– На все воля Аллаха, аскер. Вся наша судьба на ладони одного лишь Аллаха…