Идрисов встал, успокаивающе махнул рукой:
– Продолжайте. Я сейчас…
Пошел к выходу.
– Ильшат-хазрат, – спросил Зарипов единственного священнослужителя, присутствующего на заседании правительства, – а вы что скажете?
Но его никто не слушал. У Муратова зазвонил телефон, он послушал. Затем резко встал и тоже пошел на выход, ничего не говоря.
Хафизов, который всегда отличался чувствительностью к подводным течениям, первым соображающим, откуда ветер дует, встал и пошел к завешенному тяжелой портьерой окну…
– Что там? – Идрисов выбил сигарету из пачки «Мальборо», сунул в рот.
– Товарищ председатель правительства… – полковник МВД Нигматуллин, прошедший Чечню боец ОМОН, поправил автомат, висящий на груди на хитром ремне, – только что передали по связи. Толпа идет сюда. До полутора тысяч человек, вооружены.
Идрисов принимал решения мгновенно. И когда он был в бизнесе, и когда он был во власти – и сейчас.
– К вертолету! Быстро!
– А эти?..
– Ай…
Идрисов побежал по коридору, и полковнику ничего не оставалось, как последовать за ним, на ходу выкрикивая команды в микрофон, закрепленный на горле…
Разъяренная толпа лавой катилась по улице, и ничто не могло ее остановить. Наверное, ни один из тех, кто был сейчас в этой толпе, не осмелился бы на подобное в одиночку или даже вместе с друзьями. Люди испокон веков испытывают некий пиетет к власти, даже самые жестокие и отмороженные. Непросто идти на автоматные стволы, тем более на стволы бронетранспортеров. Но толпа – это нечто другое, не сопоставимое с природой нормального человека. Попав в толпу, человек утрачивает свою индивидуальность. Свои мысли. Чувства, страхи. Он становится частичкой чего-то большого и несоизмеримо более мощного, чем он сам. И отрекаясь от себя, он отрекается и от страха смерти, потому что потеря одного-двух из семи тысяч, право же, не так и существенна…
Озверевшая, вооруженная, подогретая водкой, анашой и погромными словами толпа катилась вперед, и милосердия от нее ждать никому не стоило…
Следующий блок-пост, прикрывавший правительственный комплекс, был усилен бронетранспортером, но это не спасло. Просто не решились. Шансов, наверное, не было и так, но можно было бы продать жизнь подороже, открыв пулеметный огонь по толпе. Все-таки полтысячи патронов калибра 14,5 – сила, особенно по скученной толпе в ограниченном пространстве; на близком расстоянии такая пуля проткнет несколько человек одного за другим, прежде чем остановится. А рядом ПКТ с двумя тысячами патронов, который может строчить и строчить. Но увы. В бэтээре сидели солдаты внутренних войск, которым просто не повезло служить, когда началась революция. Их не учили тому, что они должны были сделать. В истории России, а Татарстан являлся ее неотъемлемой частью на протяжении пяти сотен лет, просто не было длительных периодов серьезных военных диктатур, армия никогда не выполняла роль карателя, никогда не вела бой со своим народом. Армия всегда набиралась из народа и была народной, а не карательной. И сидящие в бэтээре солдаты, увидев текущую на них людскую лаву, потрясающую оружием и черным тряпьем знамен, просто не среагировали. А потом было слишком поздно…
Открыл огонь только один солдат или двое, но их смели. Растерзали всех – правых и виноватых, не оставив ничего, кроме кровавых ошметков на черном осеннем асфальте…
В бронетранспортере было пятеро. Механик-водитель, пулеметчик и трое солдат – просто греющихся, прикорнувших в теплом, привычном стальном чреве бронированной машины. Двое русских, двое татар, чуваш…
Когда их окружили, командир машины, старший лейтенант Гараев, сидевший на месте пулеметчика, крикнул: «Назад! Назад!» Но мехвод, сержант Павлов, невысокий, рыжий и всегда веселый – просто сидел в ступоре и ничего не делал…
Выругавшись, лейтенант изо всех сил пнул по спине мехвода, чтобы тот пришел в себя. Но он лишь обернулся и спросил:
– Что делать, тащ старший лейтенант?
В следующее мгновение машину как потоком сдвинуло с места, она, кажется, даже тронулась с места. Десятки рук застучали прикладами, топорами, палками, лопатами по броне, стремясь добраться до тех, кто внутри. Сделать это было непросто, все люки были закрыты, и это заводило толпу еще больше…
– Теперь уже ничего… – сказал старший лейтенант.
Он был татарином. Сыном своего народа, в семье все были татарами и даже как-то не задумывались об этом. Блюли адаты наряду с традициями, и одной из традиций было то, что все мужчины в семье должны сходить в армию.
Он никогда не думал о том, что станет врагом своего народа. Что его народ будет убивать его, а он должен будет убивать свой народ. Именно поэтому он даже не подумал о кнопке электроспуска, хотя оба пулемета еще были исправны…
Он просто начал молиться Аллаху…
Разъяренная, взгромоздившаяся на угловатого стального жука толпа никак не могла добить его. Все люки были замкнуты, и это заводило еще больше.
Потом кто-то, видимо, имеющий солидный опыт подрывной деятельности, догадался. Шарахнул бутылку с самодельным напалмом о броню, прикрывающую моторно-трансмиссионное, соскочил с машины. Полыхнуло пламя, особенно яркое от того, что дело происходило ночью, перекинулось на людей. Кто-то бросил еще одну бутылку, кто-то орал, сгорая заживо…
В самом бронетранспортере как только запахло дымом и кто-то из солдат в десанте крикнул: «Горим!» – мехвод вдруг переключил на заднюю и вдавил газ. Машина с трепещущим на броне пламенем подалась назад, сшибая и давя людей…
И все, может быть, было бы ничего, если бы у одного из солдат в десанте не сдали нервы. Ничего не видя и не понимая ничего, кроме того, что машина горит, он вдруг с криком подался вперед и отомкнул люк прежде, чем товарищи успели его остановить. Снаружи моментально схватили… попытались вытащить… кто-то выстрелил. Горящий бронетранспортер, двигающийся задним ходом, напоролся на что-то и остановился. Это и стало концом…
Дальше была площадь…
Капитан Джереми Блеквуд был старшим офицером небольшой группы ООН, которая прикрывала находящуюся здесь же, в свободном здании, миссию ООН и ОБСЕ. Миссия располагала двумя устаревшими, но для России вполне годящимися бронемашинами «Мамба» и несколькими бронированными внедорожниками. Стрелкового оружия было мало – всего восемь автоматов, но капитан, опасаясь худшего, прикупил еще.
Опытный британский офицер, он успел отпахать три тура в Афганистане, прежде чем там все окончательно покатилось кувырком. Служил в Узбекистане, где силы ООН делали все, чтобы там не покатилось кувырком, как в Афганистане. Потом его и его людей прямо из Узбекистана перебросили сюда, в Казань. И майор не мог сказать, где хуже.
У него, офицера армии Его Величества, было свое видение здешней ситуации. И основано оно было не на благих пожеланиях, а на вполне конкретном видении ситуации. И не из Лондона, а из самого пекла. Видение было то, что с местными моджахедами надо кончать, и кончать как можно быстрее…
Он, конечно, все знал. И понимал. Что русские – варвары, много лет подавлявшие стремление татарского народа к тому, чтобы самим определять свою судьбу. Что Россия – последняя колониальная империя, плевок в лицо всему цивилизованному миру, и она обязана рухнуть хотя бы потому, что рухнула Британская империя. Что молодая демократия не всегда бывает идеальной, но это не значит, что ее не надо поддерживать. Все так – без вопросов. Но разрази гром – если капитан не видел на улицах Казани тех же самых злобных бородатых ублюдков под черными флагами, на которых он насмотрелся в Афганистане, Узбекистане, Йемене и Ливии. Из них были такие же демократы, как из него, примерного прихожанина
